Новоград. Среди множества одинаковых домов, с отполированной поверхностью, стоит невзрачное на вид, одинокое здание церквушки. Её купола и кресты больше не зажигает, мистическим огнём, мистическое светило. Больше никто не удивляется красоте посеребрённого креста при яркой озорной Луне. Усталой, шаркающей походкой, в своей неизменной чёрной рясе, в это пустынное здание приходит, всего за несколько месяцев сильно постаревший, сгорбившийся старичок. Внешне было сложно назвать отца Георгия старичком. Крупное телосложение, далеко не жидкая борода и волосы – чёрная смоль с сединой – уж точно не рисовали образ старика. Вся боль заключалась лишь в том, что никто не смотрел, и боль эта вне возраста. Она исказит образ, а вернее обезОБРАЗит его. Он сидел на стеклянной лавке, и обводил взглядом убогую городскую архитектуру. Вокруг не было ни одного деревца, насекомого, животного, человека. Только несколько ненавистных мониторов – дань уважения «древнему» человеку, за которого и считали священника – прокручивали, надоевшие до отвращения, высказывания мудрецов прошлых тысячелетий.
– Интересно, знали они все о настоящей печали и тоске? – грустно подумал батюшка – эти Аврелии, Цицероны и Паскали? – перечислил он тех, кто явился в его мир, как авторы транслируемых изречений.
Мимо пронеслось аэротакси, которое сбило его с мысли, о великих гениях прошлого и он мгновенно переключился на настоящее. Батюшка задрал голову вверх и наблюдал за редкими машинами, которые беззвучно пролетали в вышине.
– Надо же, эти ненавистные мне машины, 200 лет назад вызывали восхищение у людей. Теперь миллиардам человек нет до них, ну вот совершенно никакого дела и только я их искренно ненавижу.
Он усмехнулся, вдруг подумав, о том, что будь эти машины одушевлёнными, они бы любили всего лишь одного человека, на этой металлостеклянной планете Земля. Они бы любили ненавидящего их, потому что он проявил, по отношению к ним, хотя бы что-то! Отец Георгий зло высматривал, этих крайне редких, в этот ранний час, металлических птиц. Увидев их, он вглядывался в их чёрные окна, через которые невозможно было увидеть ни единого лица. Батюшка вновь грустно призадумался.