Также он и в прошлом благодатном августе, естественно знал и понимал, что же делать, когда она начала издавать такой привлекательный для него ранее неведомый пленительный для души его аромат, что его шерсть мимо его желания вся как бы вздыбилась, а затем внутри него всё мимо его воли так сильно изнутри напряглось и, ему тогда захотелось бесконечно вдыхать тот её аромат еще и еще, а от его прикосновения к её спине Вира и от его горячего дыхания в мгновение тихо и покорно она замерла, чего не было с нею ранее. И, тогда он весь разгоряченный прилившей изнутри горячей кровью неистово желал ощутить её такую внутреннюю щекотность, чтобы затем ему всему легко погрузиться в их совместное это речное апукинское камчатское по-настоящему лосиное их двоих бесконечное здешнее счастье, чтобы молочно-белые жизнь, дающие брызги долго и упорно лились со всего него затем, заливая и его, и здешнюю зеленую траву своим молочным цветом и еще с отблеском перегретого Солнца. И, сколько затем они так вот стояли тяжело, вдыхая разгоряченный аромат друг друга, никто из них, любящих друг друга не знал и, именно тогда в том августе не желал знать, лишь бы быть окутанным этим сказочным покрывалом её сказочного аромата, которое и грело, и так бодрило его, и понятно вдохновляло на подвиги, на поступки отважные. Какие спазмы тогда охватывали всё его такое мускулистое тело и сколько, и куда летело много накопившихся где-то внутри и в глубине его таких живительных молочно-серебристых брызг и, какие он испытывал ощущения в те памятные мгновения не земного его наслаждения и той особой радости настоящей жизни, лаже сладострастного внутреннего наслаждения, и полнейшего счастья здешнего их совместного с Вирой бытия, он не мог уже и, рассказать всем своим сородичам, которых и встречал-то за эту зиму всего-то может один раз, когда они с Вирой поднялись по прибрежному не густому кустарнику в самые верховья реки Апуки к самой высокой здесь горе Ледяной и, наверное, с высоты, достающей здесь выше камчатских небес, и с которой он видел одновременно и то далекое восточное, да и это совсем близкое западное побережье Камчатского полуострова. Именно здесь на горе Ледяной была та одна единственная вот такая точка на Камчатке, когда твоему взору открываются и можно видеть довольно узкий камчатский перешеек – место слияния всего Камчатского полуострова с великой матерой магаданскою землею и всею землицею русскою. И, тогда тебе, как на ладони видны множественные истоки таких полноводных рек Апуки и Ачайваяма, Пахачи и множественные левые притоки не менее крупной и великой реки Пенжины. А когда долго всматриваешься в Охоморские просторы или, повернув голову также заворожено изучаешь ты Тихоокеанские просторы и твоему зоркому не замутненному возрастом и здешним временем взгляду уже буквально не за что и зацепиться, и ты понимаешь, ты своей довольной толстой лосиной шкурой наяву ощущаешь, что это и есть именно тот самый восточный край Российский, такой богатой, такой безграничной и такой бескрайней земли, и землицы только твоей. Твоей собственной землицы, где ты когда-то родился, где ты теперь и сейчас живешь и где, а это естественно будут жить твои предки еще может быть тысячи лет в будущем, о котором ты только мечтаешь, но знать которого ты не можешь, так как это запрещено всеми философскими уже земными законами, которые ты только сам познаешь и о которых ты только сам узнаешь.