Сам факт его столь ярко выраженного в эмоциях «предчувствия», рассказ о гибели старика в парке, говорил о том, что ребенок, несмотря на повторяющееся агрессивное и, увы, вполне объяснимое в его ситуации поведение, очень чувствителен.
Да уж, ему было в кого…
Правдивый рассказ о произошедшем в доме Поляковых жутком событии нанес бы его лабильной психике еще больший вред.
На ее счастье, после знакомства с Наташей Жора был увлечен своими рисунками и этой необычной девушкой.
«Дай бог, у нее хватит ума не обсуждать сейчас с ребенком свои предположения!» – в смятении думала Самоварова.
Наташа сидела в кресле, одетая в джинсовые шорты и короткую маечку.
Холст с сиренью был почти закончен, не хватало только глубины цвета в букете и мелких предметах вокруг вазы.
– Сегодня нарисуешь собаку, – сдержанным кивком поприветствовав Самоварову, обратилась девушка к Жоре, как к старому знакомому.
– Я ненавижу собак.
– Вот и нарисуй мне такую собаку, которую ты ненавидишь, – скользнув по нему пристальным взглядом, не отступала Наташа.
– Монстра, что ли?! – удивленный ее ответом, Жора приоткрыл рот.
– Как чувствуешь, так и рисуй. Что застыл, как памятник? Иди к столу, бери карандаш и бумагу! – В ее глазах мелькнул радостный огонек.
– Я вернусь примерно через час, – обратилась к девушке Самоварова.
Наташа, взяв в руки кисть и повернувшись к холсту, пожала плечами и не ответила.
– Мам, кофе мне сделай, покрепче! – вернувшись к работе над картиной, крикнула она замешкавшейся в коридоре матери.
В ее требовательном, хорошо поставленном голосе уже не было вчерашней агрессии.
* * *
Внешний вид дочери генерала не соответствовал тому образу, который успел сложиться в воображении, – образу бесполой категоричной прокурорши.
Надежда Романовна была уютно полноватой, невысокой, с короткой, лаконичной и модной стрижкой выкрашенных в натуральный светлый оттенок волос.
Лицо ее, с правильными тонковатыми чертами, можно было бы при других обстоятельствах назвать даже милым, но фиолетовые тени под глазами, скорбная складка на переносице, плотно сжатый узкий рот и ледяной, с застывшей в нем горестной растерянностью взгляд небольших карих глаз делали ее облик не то что отталкивающим, скорее предостерегающим – «не лезь ко мне!».
Одета она была просто, но дорого – в черную трикотажную футболку, ненавязчиво расшитую по вороту мелкими стразами, и в трикотажные черные, хорошо скрадывающие недостатки фигуры свободные брюки.