Было восемь вечера. Церковь Santa Maria Formoza рассыпала по округе колокольный звон. Александр, держащий за руку Нату, уверенно шел по незнакомому и отдаленному от Domus району Castello, как будто бы торопясь. По крайней мере, это было не похоже на их обычную прогулку. Любопытная Ната не следила за меняющимися видами, словно вмиг отупела. Оказавшись под глубокой аркой какого-то нежилого дома в нише, Александр, молча добравшись до своей и ее кожи, намертво вцепился в нее – и «заговорил». Где-то внизу ритмично и нежно плескалась и билась о ступени вода.
Потом, подойдя к каналу, они сидели на невысоком парапете и глядели на его бутылочную, непроницаемую поверхность.
– Когда ты удивляешься, ты поднимаешь брови,
как мама. А мамы давно нет.
6
Ната так и не купила венецианскую маску. С понедельника учеба возобновилась онлайн. Это было непривычно, сложно. Она больше уставала, терялась, когда ее спрашивали преподаватели, не все слышала, не все понимала, забывала включить то звук, то видео. И мечтала, что занятия закончатся и она встретится с Александром. Он был молчалив, спокоен, но в узких переулках и потайных местах уже не касался губами ее виска – боялся потерять контроль, как и она. Но их молчание оставалось особенным, глубоким.
Еще одну неделю они встречались вечером, после ужина, а иногда и дважды – днем тоже. Нате хотелось расспросить его о семье, об учебе, о городе, где он вырос. Но они встречались, и молчание опаляло их, замыкая внутри вопросы. И они бродили, разглядывали, замирали, словно напитывались, опьянялись увиденным впрок, с каждым днем трудней расставаясь, все дольше и дольше задерживаясь друг с другом.
В один из вечеров по скайпу позвонил Глеб и без всяких предисловий заявил, что Ната какая-то другая – что случилось? У Наты лихорадочно блестели глаза, подсвечивая новым внутренним светом тонкий пушок щек, припухлые губы. Она по-прежнему не знала, что сказать, как объяснить тайный сговор с безмолвным Дотторе Песте. Ей казалось, реальность Венеции – уже маска, но в этой декорации пробудилась, проклюнулась настоящая она. Человек, находящийся в Москве, не способен почувствовать это.
Может, поэтому она так и не смогла выбрать маску. Перебрав, перещупав, перемерив все: сложные папье-маше с перьями, вышивкой и кружевами, пластмассовые с росписью дешевым акрилом и клееными стразами, закрывающие лицо или только глаза, с вуалью, бубенцами и лентами – разнообразие масок было неисчисляемым. Но маска под маской – уже перебор, и Александр тоже не надевал свой лакированный клюв. Ей казалось, маска не просто прячет, а обезличивает, сливает с толпой. В этом нет ничего живого: нарядиться мертвецом жаждет только безумец.