– Какого черта? – процедил Эдвард и обхватил голову руками.
«Господи, я ведь знаю, что она делает! Она просто бронирует себе место в раю!»
– Эдвард, – продолжала Моника, не обратив должного внимания на его высказывание, – этот ребенок глубоко несчастен. Мы должны – может и обязаны, – хоть немного научить его понимать счастье. Мы должны показать ему, что такое чувства. Мы должны показать миру, что все люди открыты для любви и добра. Если все будут переживать о том, что их действия примут за позерство и лицемерие, в этом мире не останется места для примеров, понимаешь, дорогой? В этом мире много боли, и ее очень хорошо видно. Почему бы нам не показать этому миру любовь и счастье?
Эдвард выскочил из-за стола и бросился прочь из гостиной. Но остановился перед лестницей, обернулся, и с горящими гневом глазами обратился к матери:
– Он больной человек, мама. Но человек, а не игрушка! Не разменная монета! И запомни одно: если ты его усыновишь, первым, кого обретет этот ребенок, будут не мать и не отец! А брат, который будет ненавидеть его со всей силой своей души!
Эдвард бросился в свою комнату, но только для того, чтобы взять бумажник и телефон. Через несколько секунд он молча прошел мимо матери, и вышел из дому, хлопнув дверью.
«Куда ты денешься?» – успел он прочесть на ее лице.
Изнемогая от бессильного гнева, Эдвард шел быстрым шагом, не глядя ни по сторонам, ни на прохожих. Буря чувств взрывала его мозг снопом образов и разрозненных мыслей. И все эти мысли вращались вокруг двух людей: его бывшей девушки Вероники и его будущего брата Томаса. Он прошел на запад по бульвару Генриха III, свернул на улицу Фридриха Шиллера, с нее на Пьера Корнеля. Прошагал полтора километра на восток, далее на север по улице Тургенева. Эдвард буквально бродил кругами и почувствовал усталость уже за полночь, когда вышел на Южную стену и оказался напротив паба «Хмельной лис». Долгая прогулка и свежий воздух хоть немного и ослабили его моральное напряжение, но не могли вывести из лабиринта мрачных и сумбурных мыслей.
«Тьфу! Томас Эспер! Нет, нет и еще раз нет! Этого не должно случиться! Мама! Зачем ты заставляешь меня ненавидеть тебя? Ведь ты знаешь, что сейчас творится (лицо) в моей душе! Ты думаешь, что это пройдет?! Что я отойду (кулак) и смирюсь? Нет, я не смирюсь! Я не имею ничего против этого ребенка до тех пор, пока он не станет носить (кровь) фамилию Эспер! Но, если это случится…»