Я слушала Никиту, а сама думала про слова Динары о чувствах Воронцова ко мне. «Да нет, не может быть». Никита – младший брат ещё одной моей лучшей подруги, Лены Ефимовой. Ленкин папа бросил их с матерью, когда Ленка была ещё маленькой. Потом её мама вышла замуж во второй раз и родила Никиту. Сама же Ленка недавно вышла замуж за москвича и укатила в столицу нашей родины на ПМЖ. А Никита так и остался здесь, с мамой. Он ни разу не был женат, и я что-то не припомню, чтобы у него была постоянная девушка. Девушки, конечно же, были, а вот постоянной – нет. Ой, не знаю. Он всегда был рядом, и я как-то не задумывалась на эту тему.
Мы свернули с шоссе на просёлочную дорогу, ведущую к имению. По обе стороны дороги шла лесополоса. Ровненькие молодые осинки стояли, как кокетливые девчушки, изредка помахивая вслед проезжающим машинам своим ручками-веточками. Вот вдалеке показалась крыша особняка с башенками. Подъезжая ближе, мы увидели само здание особняка. Это было не очень большое двухэтажное строение со всевозможными башенками, колоннами и всякой такой ерундой, положенной старинным особнякам. По периметру усадьба была огорожена высокими коваными прутьями. На конце каждая арматурина была сплюснута в виде маленькой пики. «Как оградки на могилках», – не к месту подумала я. Главные ворота в имение были сделаны также из кованого железа, как и весь забор. И всё вместе имело какой-то угрожающий вид. Вспомнились сразу же фильмы ужасов, где всё начинается вот с таких вот ворот, когда главные герои подъезжают к ним. Ворота автоматически открылись перед нами, и мы увидели всю усадьбу. По обе стороны аллеи росли тисовые топиарии в виде эллипсов, давно никем не стриженные и имеющие неухоженный вид. В центре размещался фонтан из пяти чаш в виде ракушек, одна над другой. Но и он имел запущенный вид. Чаши-ракушки имели какой-то непонятный серо-зелёный цвет, впрочем, как и вода в фонтане. Само здание, наверное, когда-то и было красивым, но сейчас штукатурка в некоторых местах потрескалась и осыпалась, на стенах были видны трещины в палец толщиной. Черепица на крыше местами отвалилась. Вдоль стен вился засохший старый плющ, не убранный с прошлого года, и уже кое-где начал пробиваться новый. Четыре массивные колонны держали навес над главным входом, увенчанным семейным гербом Соболевских – «Слеповроном»: на синем фоне изображена подкова, а на ней ворон. На втором этаже в одном из окон с левой стороны от главного входа я заметила непонятную фигуру, пристально наблюдающую за нами. Сложно было с такого расстояния разглядеть, кто это – мужчина или женщина. Но то, что взгляд был пристальным и ненавидящим, я поняла сразу. У меня мурашки по коже побежали.