– Эй, – окрикнул его Пашка, – а куда подевались люди?
– Какие люди? – удивился рабочий.
– Из домов, что тут раньше стояли.
– Ах, те… – он махнул рукой. – Так переселили их всех, в новостройки. Кого ищешь-то?
– Девушку мою, Татьяну.
– А фамилия?
Пашка опустил голову.
– Не знаю…
– Однако дела, – удивился рабочий, – твоя девушка, а фамилии не знаешь? Ну, извиняй, ничем не могу помочь.
Пашка метался вдоль пустыря в надежде встретить хоть кого-то, кто мог знать, куда переехала семья Тани. Застройка еще не началась, рабочих было мало, и никто ничего не знал. Понурый, он побрел назад к поджидавшему его таксисту. Ничего не спрашивая, таксист включил зажигание и повернул в сторону города.
– Не горюй, парень! – пытался успокоить его таксист. – Найдется твоя красотка, чай не на Марсе живем! Ну а если не найдется, значит – не судьба. А если не судьба, то и радоваться надо, что так все случилось. Жизнь она штука такая, знает, куда тебя ведет!
Пашка молчал. Может, прав таксист? Не судьба… Но разве не он сам хозяин своей судьбы? Следуя логике таксиста, можно сложить руки и ничего не делать. Как говорят моряки – ждать у моря погоды. А можно не сдаваться и искать. Ведь двадцатый век на дворе – неужели невозможно найти человека? В конце концов, он знает ее имя, профессию. Можно объехать все рестораны в городе и попытаться найти хоть какую-то зацепку. Наверное, он так бы и поступил, если бы не скорый уход в море. У него просто не оставалось времени.
На корабле Пашка загрустил. Парни каждый вечер сходили на берег и пускались «во все тяжкие». Вместо «Камчатки» теперь был «Вулкан», там тоже морякам было где разгуляться. Знакомились с девушками, танцевали танго под сипловатое живое пение тогда еще никому не известного Шуфутинского. Под утро возвращались на корабль, а днем, хорошенько выспавшись, бурно обсуждали прошедший вечер и предвкушали события грядущей ночи. Пашка не принимал участие ни в вечерних походах, ни в их обсуждении. Приятели пытались его растормошить, но он не поддавался на уговоры. Ему это было неинтересно. Его захватило глубокое, томящее душу одиночество. Теперь это называют депрессией. А тогда… Тогда это была просто тоска. Тоска по несбывшейся мечте, по девушке, которую, как ему казалось, он полюбил по-настоящему. Тоска по той, которой он хотел писать стихи. Только ей одной.