Она терпеливо ждала.
Спустя долгую минуту человек со шрамом снова открыл глаза и с неподдельным интересом взглянул на отчаянную девчонку, у которой хватило смелости прийти сюда и предложить ему сделку.
– Говори! – дернул он подбородком.
– Хорошо, – кивнула она и начала говорить.
Он выслушал ее внимательно,
(настолько внимательно, насколько позволяло пульсировавшее в висках чувство голода).
Дослушав, он с сомнением проговорил:
– Это опасная затея, и на нее нужно время. Много времени. А они не дадут мне его.
– Время у тебя будет, – успокоил голос, – Время – одна из двух вещей, которую мы предлагаем тебе за твою дружбу.
– У меня не бывает друзей, – рот скривился в недоверчивой ухмылке.
– Может поэтому, ты до сих пор и не мог победить? – она смело посмотрела прямо ему в глаза.
– Может быть, – волевым усилием сдержав порыв животного гнева, вынужденно согласился мужчина, – И что же это за вторая вещь?
Когда человек со шрамом услышал ответ, его глаза загорелись звериным огнем, а из уголка перекошенного рта потекла слюна:
– Я согласен! – прошипел он.
2.
Часы на руке молодого человека, одетого в потрепанный серый пиджак и отвратительные коричневые туфли, показывали половину второго дня, а главная из двух улиц деревни была совершенно пуста. Но ни его, ни его попутчика, который выглядел еще моложе и кутался в легонькую ветровку, это обстоятельство нисколько не удивляло. Эти двое, как никто другой знали причину повального безлюдья, охватившего в последнюю неделю эту и пять соседних деревень.
Старшего из приметной двоицы звали Максим, а точнее Ударцев Максим Юрьевич. Ему было двадцать девять. Уже шесть лет он работал следователем районной прокуратуры, был на хорошем счету у начальства и на следующий год готовился к переводу в город. Вернее, готовился до того, как на него обрушилось это дело, вонявшее как перевернутый грузовик со свежим навозом. Четыре почти одновременно бесследно пропавших человека, к которым через две недели присоединились еще пять, а потом еще три. Уже больше месяца они с напарником мотались по окрестным деревням, заимкам лесорубов и трижды были в ближайших исправительных колониях, но не узнали и не нашли почти ничего. Ни свидетелей, ни мотивов, ни тел.
Хлюпая по лужам, двое подошли к калитке, выкрашенной в милый, но казавшейся здесь совершенно неуместным, нежно-голубой цвет.