Так началось скитание Васьки от двора до двора, от села до села, от одного знакомого до другого, незнакомого. Везде ей давали кров и простую пищу, не спрашивая, откуда и куда она бежит. Люди жалели беременную дуру, но приюта на долгий срок Ваське никто не дал. Только в одной семье совсем незнакомой ей женщины, матери троих детей, глуховатой работницы прядильной фабрики, Васька задержалась почти на два месяца. Пелагея Андрущенко прониклась жалостью к этой глупой девахе, которой уже было не скрыть большой и грузный живот под старым латаным мужским пиджаком. Полгода назад Пелагея похоронила умерших от тифа мужа и старшую дочь, потому пожалела случайную знакомую и поселила у себя, не подумав ни о соседях, ни о старосте сельсовета.
Глубокой осенью, вдали от родной деревни, живя в сыром бараке с Пелагеей и ее тремя детьми, Васька думала о колодце, отце Пантелеймоне, мучилась мыслями о бабке Глаше, корила себя за то, что помогала прятать в колодец ящики с церковным добром. Страшнее же всего были предстоящие роды.
Думая о будущем ребенке, Васька непременно представляла его мальчиком, похожим на Мито. Она не любила нахального цыгана и теперь, вообще не могла понять, что могло их свести вместе. Иногда Васька вспоминала густые черные брови, завшивленный чуб, полосатую шелковую рубаху, украденную где-то на ярмарке. Чудился его смех и рассказы на ломаном русском языке о кочевьях, покражах и побоях, слышались пошлые шутки, от которых горело лицо. Хотя ночами ей снились погоны НКВД, зловонное дыхание цепных собак, которых она и не видела-то никогда, днем Васька малодушно верила, что ищут ее не рьяно, и когда-то всё закончится, потому что надоест.
Два месяца, проведенных ею в семье Пелагеи, были для Васьки самыми трудными. Во-первых, она стала привыкать к налаженному порядку вещей, после которого гораздо труднее сорваться и уйти в неизвестном направлении. Во-вторых, окружающие стали задаваться вопросами, кто она, откуда и как пришла. Пелагея и Васька врать не умели, отвечали уклончиво и непоследовательно.
Наконец, в каморку многоквартирного барака заглянул милиционер Пахомов. Он посидел на общей кухне, поболтав о том о сем с одноруким соседом-сплетником, с Пелагеей и ее десятилетним сыном. Посмотрел мельком на брюхатую Ваську и смекнул, что дело тут нечисто. Сообщил губернскому начальству о новой жиличке без документов и стал ждать ответа.