Виктория улыбнулась, задвигая обратно свой столик с порошками, эфирными маслами и смолами драконового дерева.
– Просто так. Любая женщина, а уж тем более ведьма, грезит о дорогих побрякушках. В твоих же руках – настоящая родовая реликвия с многовековой историей. Наследная регалия нашего ковена. Тебе нравится?
Мое нерешительное мычание заставило маму вопросительно выгнуть бровь.
– Нравится, но… – я смутилась, пытаясь совладать с магнетизмом перламутра и с трудом отрывая от жемчуга взгляд.
– Но что?
– Я больше люблю стекло.
– Стекло? – удивилась Виктория.
– Да… Ну, такие стеклянные бусины, знаешь? Как те, что для меня сделал Джулиан.
Виктория ухмыльнулась.
– Честь подержать в руках Вестников даров выпадает лишь верховным ведьмам, Одри… Привыкай к этому. Они теперь твои.
Неожиданно одна из жемчужин – круглая, до совершенства ровная и сверкающая – выкатилась из-под моих пальцев и соскользнула вниз, устремившись к полу под естественной тяжестью, но зависла в полуметре от половиц, проигнорировав все известные законы гравитации. Воздух сделался вязким, тугим, мешая вдохнуть; он толкнул жемчужину прямиком в руку матери. Она ласково подула на нее, очищая от пыли.
– Мои? – переспросила я растерянно.
– Да… Если ты согласна принять мое наследие, конечно, – подвела черту Виктория, забирая из моих рук оставшиеся драгоценности.
– Ты это сейчас серьезно?
Я почувствовала липкую испарину, возникшую в тех местах, где до кожи дотрагивались прохладные жемчужины. Мама подошла ближе: ее кардиган пропитался ароматом душицы и растений, к силе которых она с рождения тяготела. Стихии природы были первым освоенным ею даром, потому и одежду она предпочитала землистых и пастельных оттенков: песочные брюки, темно-зеленый свитер с украшениями из натуральных камней. Я обвела ее взглядом, поражаясь красоте шторма в темно-серых глазах, цвет которых издавна выдавал всех урожденных Дефо. Волнистые волосы, будто сплетенные из ржаных колосков, были забраны высоко на затылке непритязательной серебряной шпилькой. Я удивилась, ведь еще вчера в волосах моей матери блистал жемчуг: старый гребень, от которого она, судя по всему, избавилась, был усыпан им. Виктория впервые предстала перед кем-то без своего морского украшения и пускай не утратила от этого женского шарма, но будто лишилась своей величественности. И это меня пугало.