Новейшая оптика…прогресс не стоит на месте.
– Лица девушки не видно, – тихо заметила Лиззи, – одежды нет… светлые волосы… но мало ли на свете блондинок? Процедура развода уже началась, и кто я такая чтобы осуждать отца?
Комом в горле встал утренний кофе. Вот и объяснение малиновому вину и прозрачным намекам его высочества. Холд даже смерть Александра смог использовать для упрочения собственной власти. Ответ Юрия не заставил себя ждать.
– Рассказки бывшей горничной… мало ли что скажет человек за деньги? Или не деньги, а в обмен на свободу. Ты была права, тогда, на весеннем балу, у дворца, действительно задержали Кети. А она свободно разгуливает и раздает интервью, – зло рассмеялась Элизабет.
Я открыла глаза. За последствия своих поступков нужно отвечать. Темнота – лишь иллюзия. Не исчезнет прошлое, и фотографии в газете никуда не исчезнут.
– Только это наша кухня и наш стол, Алиана, – с нажимом добавила Лиз. – Наша чертова кухня! И наш чертов стол! – сорвалась она на крик.
Ей было больно, боль эта выгрызала мои внутренности, заживо сдирала кожу, обнажая суть. Темноту. Пустоту. Холодную черную бездну.
– Да, – хрипло ответила я. – Да, это наша кухня и наш стол.
Элизабет мотнула головой. Резко, будто от невидимой пощечины. Такой сильной, что от удара темнеет в глазах. А потом закаменела и, выпрямив спину, сказала:
– Знаю. Не узнать почти сестру было бы сложно, Алиана.
– Элизабет…
– Молчи! – она выставила ладонь. – Пожалуйста, не убивай всё то хорошее, что еще осталось между нами.
Я снова взглянула на яркие заголовки. Для кого-то месть. Для кого-то сенсация. Для кого-то разрушенная жизнь.
– Я уезжаю в Южный. Прошу, нет, я умоляю тебя, богом заклинаю, не ехать со мной! Мама не заслужила этого…
– Да. Не заслужила, – я аккуратно положила газету на комод.
– Спасибо, – она кивнула и отвернулась. – Прощай, – бросила мне Лиззи через плечо и оставила меня одну.
– Прощай, Элизабет, – ответила я закрытой двери.
Я нашла в себе силы подняться наверх. Там, в моей спальне, на прикроватной тумбочке лежали часы Николаса. Дотронуться до них показалось мне жизненно важным. Будто они были единственной вещью в доме, способной подтвердить мне моё собственное существование. Я зажала их в руке и присела на свою кровать.
Свою… будто было в этом доме хоть что-то моё.