– Ник поможет.
Себе обещал, не ей. Лиз не слышала, глаза её были пусты. Зато Ральф снова видел всё. Даже то, как черная ткань его кителя впитывает кровь, почти не оставляя следов. Черт возьми, а удобно! Бонк зло рассмеялся и вошел в узкий коридор квартиры.
Лиз будто заезженная пластинка монотонно повторяла одно и то же слово. Её «больно» и тяжелое дыхание самого Ральфа были единственными звуками в помещении.
– Ник! Ани! – хрипло крикнул Ральф.
Фостер не откликнулся. Бонк тихо чертыхнулся и, оглядываясь, поудобнее перехватил драгоценный груз, чтобы затем аккуратно уложить Лиз на диване в гостиной.
Тихое «больно» било по нервам, резало слух, Ральф кинул быстрый взгляд на дверной проем, распрямился и, убедившись, что Лиз не свалится на испачканный его ботинками пол, побежал к лестнице.
Один пролет, его он преодолел за пару секунд. Здесь была кухня, та же кухня, что и на газетной фотографии. Ральф застыл, заметив сгорбленного Ника, тот на коленях сидел у выжженного круга на полу и, опустив голову, сжимал что-то в руке. Черный китель, черный круг, странным в этой картинке был непонятно откуда взявшийся белый цвет.
Зрение снова ему отказывало…
– Ник, Элизабет плохо. Я оставил её в гостиной внизу, – сощурившись, сообщил другу Бонк.
– Опоздали, – будто не услышав его слов, без единой эмоции заметил Фостер. – Алианы нет.
– Что значит, нет?
Николас сжал ладонь, что-то жалостливо хрустнуло в его руке.
Он отбросил в сторону раздавленные часы, поднял голову и, глядя Бонку в глаза, ответил:
– Её забрал ваш чертов лес, – Фостер криво усмехнулся и поднялся с колен. – Пойдем к Лиз.
– Ник… – Ральф сглотнул. – Ты весь седой.
Белый, как Эдинбургский снег.