Мы весело болтали обо всем и ни о чем. Я, наконец, узнала, чем занимается контора со столь устрашающим названием. Они создавали сайты с различной научной информацией, как по конкретным заказам, так и общего доступа. К моему удивлению, за это неплохо платили. Алик увлекся рассказом о своей работе. Слова, которые он говорил, были мне знакомы, но все равно я мало что поняла. Своего компьютера у меня никогда не было, а в школе нас учили информатике кое-как, а может быть, это я кое-как относилась к этому предмету.
– А ты сейчас пишешь стихи? – вдруг поинтересовался он.
Я замялась. Стихи были моим тайным оружием. С их помощью я оборонялась от превратностей судьбы, пьяных родственников и не слишком счастливой личной жизни. Выдавать свою тайну бывшему однокласснику, пусть это даже сам Алик Медведев, совсем не хотелось.
– Случается, – наконец, выдавила я.
Я чувствовала, что нравлюсь Алику, и вовсю упивалась этим, словно награждая себя за годы забвения и прошлые обиды. Мы договорились, что еще созвонимся, когда он вернется из командировки в Штаты, куда завтра улетал на две недели. Он помог мне одеться, стал одеваться сам и с удивлением уставился на свои грязные руки:
– Какой гадюшник! Совсем не убирают. Я сюда – больше ни ногой!
Я уже успела сунуть руки в перчатки и делала вид, что меня эта проблема не касается, хотя знала, что его руки приобрели грязный оттенок от соприкосновения с моим крашеным полушубком. Алик предложил проводить меня до дому, но я отказалась, заявив, что мне еще надо пройтись по магазинам.
– А ты своему как бы мужу скажешь о нашей встрече? – поинтересовался он.
– Скажу, – ответила я, а потом добавила: если к слову придется.
На том мы и расстались. Я накупила кучу продуктов, решив сегодня устроить праздничный обед или ужин, как уж получится. Скинув в прихожей верхнюю одежду, прошла на кухню, чтобы разгрузить сумки, и остановилась, как вкопанная. Все свободное пространство кухни занимала блестящая новенькая стиральная машина. Я даже глаза протерла, уж не привидилось ли это мне. Нет, не привидилось. Машина сияла белоснежными боками посреди убогой кухонной обстановки. Только потом я заметила на ней листок белой писчей бумаги, на которой обычно запечатлевала свои творения. На нем было накарябано всего два слова: Моей Женечке. Слово «моей» было подчеркнуто.