Но видимо, ему стало трудно носить в себе все то, что он впитывал, как губка, весь мир вокруг. Саша нашел выход в забытье… Он стал пить. При чем как… Он пил всерьез, вдохновенно, почти так же, как раньше писал. Он губил себя сознательно, не просив помощи, не обвиняя мир, как будто просто избрал такой способ самоубийства. Сначала от Саши ушла жена, забрав все, что можно было вынести из квартиры и оставив ему только старый диван, да облупившийся кухонный стол. И книги… Саша перестал смотреть телевизор, читать газеты, слушать радио. Он перечитывал Достоевского, Бунина, Ницше. Иногда подрабатывал себе на водку переводами, иногда мел дворы и писал-писал, чаще в стол.
Постепенно от Саши отказались друзья и родные, а с местными алкашами он никогда не мог найти общий язык. Он стал пить в одиночестве. Вместе с книгами. И иногда со мной.
Я единственная не отвернулась от него, я единственная его не осуждала. Я знала, что по-другому он не мог, и понимала, почему он так делает.
Это была не слабость, это был его выбор.
Когда-то, давно, я спросила его: "Почему?"
Он поднял на меня воспаленные, уставшие глаза.
– Больно. Вокруг слишком больно. Я пытался бороться. Так, как мог… Я писал, меня даже печатали, хвалили критики. "Новое имя в литературе…" А потом я вдруг понял, что ничего не смогу изменить. Что может быть, меня так и будут печатать и хвалить, может быть, мои книги будут раскупаться… Но это ничего не изменит. Я не нужен людям. И книги мои не нужны… И идеи. Они сами знают, как им лучше. А лучше им жить и не знать. И не думать. И не бояться своей жизни… Не думать о последствиях, не думать о завтра. О,этот мир – это большое потребительское пиршество. И кто я такой, чтобы их судить? Кто я, на хрен, такой, чтобы заставлять их смотреть на говно, если они предпочитают закрывать глаза? Если они хотят жить, как бабочки, сегодняшним днем? Если они просто хотят быть сытыми и обутыми, а все остальное их не волнует? Это здоровый, нормальный эгоизм. Не думать, не жалеть, не менять и не меняться. И здесь нет ничего плохого. Мне хочется уйти от этой реальности, но из-за этого меня считают психом. Ты понимаешь, о чем я?.. Понимаешь? …
Я понимала. Я сама не слишком отличалась от массы, и понимала это каждый раз, выпячивая вновь купленные ботиночки "под-Диор". Но маленькая девочка во мне еще не отступилась до конца, она еще дергала меня, куда-то тащила, она еще жалела этого нищего, талантливого пьяницу. Поэтому раз в неделю она (не я!) приезжала к нему, вытряхивала мусор из его квартиры, проветривала комнаты, вливала в него супы, забирала скомканные, грязные листки бумаги, чтобы потом перепечатать с них строчки, полные боли и отчаянья.