– Во мне хватит жестокости на нас двоих. Так что оставайся, каким был – добрым слюнтяем королем. Тебя будут любить даже после смерти.
Эдуард покачал головой, закусил губу и пихнул меня в плечо. Я пихнул его в ответ.
– Так договорились?
– Я стану сильным, – сказал он внезапно. – Каким и положено быть королю. Я буду великим.
Но вместо радости в голосе его прорвалась обреченность. И еще – страх.
– Величие – это совершенно необязательно, – усмехнулся я, – оно не сделает твоих подданных счастливее. В Домирье говорили: «Чем больше достоинства в тебе, тем меньше величия нужно твоему императору».
Эд ничего не ответил, стегнул скакуна и умчался вперед, дав тем самым понять, что разговор окончен. Я не стал его преследовать.
* * *
На другой день с утра я собирался спросить Первого наследника, не пойдет ли он на обычные свои раздачи – теперь он после завтрака, накинув простое платье, уходил в город и в Черных рядах раздавал вкусняшки и мелочь детям. Я решил его сопровождать – предчувствие беды меня не оставляло, как ноющая зубная боль. Я не ведал, откуда придет опасность, но решил быть наготове. За завтраком я не обнаружил Эда за столом. Не было и матушки, и отца. Мы завтракали втроем с Лиамом и Таной. Даже Марту я видел мельком – когда принесли творожный пирог с кухни. Я спросил Тану, не видел ли кто-нибудь из ее мираклей-шутов, куда направил свои стопы Эдуард. Тана глянула на меня строгим взглядом взрослой дамы и заявила, что следить за Первым наследником – государственное преступление.
Беспокойство мое только усилилось. Я отправился в Дом Хранителей, но едва ступил на крыльцо, как мне навстречу выбежал запыхавшийся мальчишка, что прислуживал Крону, и, вылупив глаза и задыхаясь, преувеличенно громко выпалил:
– Вам надобно вернуться домой, ваша милость. Сегодня ничего не будет.
Я отступил, потом шагнул на крыльцо снова, но почувствовал, будто невидимая рука сталкивает меня со ступеней. Даже не рука, а множество рук. Я рванулся, пытаясь пробиться, но меня отшвырнули с такой силой, что я слетел с крыльца и грохнулся на мостовую, едва не угодив под копыта лошадей, влекущих карету. В последний миг я сумел перекатиться по камням мостовой и несколько мгновений сидел на противоположной стороне улицы, переводя дыхание и глядя на дверь Дома Хранителей. Мне чудилось, будто черная вуаль накинута поверх дубовой створки, она колеблется, и в складках ее таится абсолютная тьма.