А князю все одно, хоть огонь не гори, душит его гнев, замахнулся он, уж не напугать, а убить хочет. В миг тогда выпростала Резеда руки из веревок, будто не связаны они были вовсе, да и перехватила смертоносную косточку почитай у самого сердца своего. В глаза князю смотрит, и сила в ней такая поднимается, что побороть ее князь не может, словно медведица перед ним, а не человек. Глаза ее, как у богинь на статуях, ровно с того света на него глядят, наизнанку выворачивают, нутро видят, судят по делу каждому. От взгляда этого страшно князю сделалось, да так, как никогда раньше не бывало. Не вынес он его, сжался весь, ровно дитя, руками глаза прикрыл, лишь бы не видеть ее. Резеда над ним возвышается и все смотрит, ничем от нее не закроешься. Заговорила она не громко, да от голоса ее стекла задрожали, посуда по столу поехала, уши заложило.
– Жизнь твоя, княже, короткая, а зла ты за нее сделать успел, что и пяти таких теперь не хватит, чтоб вину закрыть. За дело я тебя наказала, думала, коли сам боль испытаешь, других жалеть научишься, а ты вместо того матушку колдуну лихому продал, вместо здоровья себе смерти чужой пожелал. Незачем тебе дальше жить да над народом княжить. Князь судьей да заступником людям должен быть, а не волком бешеным, что мясо рвать только и умеет! В глаза посмотри мне да сам скажи, за какое дело доброе пожалеть тебя можно.
Заплакал тут князь, жаль ему себя, стыдно, а в глаза посмотреть Резеде не может, хуже смерти это для него. Тогда пошла она к печи да бросила косточку в огонь.
– Как догорит она, так и жизнь твоя кончится, – сказала.
Косточка в огне чернеет, пищит, крючится, молодца на простынях огнем жжет, будто его самого в печь бросили. Князь с кровати рванулся, на пол свалился, руками в пол уперся, на ноги искалеченные встал, да три шага кряду и сделал. Больно ему, а до печи всего-то только еще три шага и осталось. Рванулся снова, лицом в пол упал, да вытянутую руку прямо в огонь сунул, косточку схватил. Резеда меж тем руку его прижала, да так в огне и держит. Завыл было князь, забился, да тут понял, что огонь не жжет его боле, руку лижет, а больно не делает, и выгорает в нем все черное да дурное, все гадкое да мерзкое, пламя в сизый окрашивая. Долго так держала его Резеда, пока огонь снова рыжим не сделался. Тогда Резеда отпустила князя и отошла в сторонку. Косточка в его руке лопнула, да растаяла. Лежит князь на полу, перед ним девка-ведьма, в руках пепел белый, что от косточки остался. Впервые за жизнь хорошо князю. Нет в нем ни зла, ни боли, прошло все, будто не бывало. А Резеда улыбается.