Нездоровым шариком
ты на меня не напрыгивай,
при твоей полноте
разрывом сердца, я уверен, грозит!
Четвертый том жизненных наблюдений академика Пушта я ожидаю без нетерпения.
Засевший на даче дед кропает, выпускает, износившемуся мозгу уйти на покой не дает.
Четверть века назад, чтобы попасть на его лекцию, стремившийся к откровениям народ бился в кровь. Приемы каратэ, и те применяли.
Теперь академик Пушт – старик, переживший свой интеллект.
Предыдущие три тома я прочитал, неужели четвертый мне не осилить… как пойдет. Не пойдет – отложу, обрубающая фраза «пора и честь знать» у меня наготове.
МНЕ себя ты раскрывала.
Тайной быть переставала.
На собранных в кучу
сухих листьях
Евлалия разлеглась
и Леонтия прилечь сверху не позвала.
От нашей прогулки я отдыхаю! —
мрачно она заявила.
Только что душевно прогуливались,
мило беседовали о забравшемся на забор
петухе,
женская переменчивость,
набирающийся знаний Леонтий подумал.
Крест она для нас, мужиков.
Наслаждался искусством Стравинского. Диск не заедал, и я не бесился, расплескивая вино, с бокалом не вскакивал.
Бюджетное Вальдесоль.
Уменьшенная копия башни Эйфеля. На магнитофоне она у меня не стояла?
Стравинский жил в Париже, о башне я не из-за проблем с башней уже моей… маленькой Эйфелевой башни у меня не было. А почему я думаю, что была? Господи, была она у меня, та женщина ее унесла…
«История солдата»!
Очаровательно!
Не отвлекаться!
СУДЬБУ, знаешь, не сломить.
Мы продолжим вместе жить.
Покорись же воле колдуна!
Назад к себе в щель забивайся!
В ответ на мои мысленные указания
мышь никуда не бежит,
посреди комнаты носиком водит,
что бы ты там ни вынюхивала,
там этого нет.
Половицы вымыли,
служанка, поругиваясь, оттерла,
возвращения Глины
и она, как ни странно,
без упоения ждет.
Сохнущая на балконе рубашка трепещет на ветру, отпугивает карликовых драконов… настроение фантазировать. Закрывать Даниила Галицкого в аварийный амбар.
Выпустите меня, ироды!
Зерно у нас, княже, воруют, лишь ты, посторожив, его для нас сбережешь!
На улице толкаются юноши, в беллетристике вовсю завоевываются сердца.
Роман о влюбившемся инквизиторе.
Шестидесятая страница, и я сдуваюсь, жареная колбаса не полезна, но страниц пятнадцать признаний и воздыханий она без конкурентов у меня в голове.
ЗАКЛИНАНИЯ спасают.
Страх хотя бы убавляют.
Спиридон Желтоцвет,