– Побеседуй пока, Егорыч, с дамой.
Дама уселась поудобнее, потрогала Крутикова за рукав куртки и спросила:
– А ты кто? Шофер?
– Да.
– А я в детский сад хожу, – вздохнув, сказала Алена. – В старшую группу.
Крутиков был убежден, что в каждой беседе с ребенком должен присутствовать воспитательный момент, и поэтому сказал:
– Смотри ходи хорошо. А то есть некоторые – плохо ходят, нарушают трудовую дисциплину, оставляют свое рабочее место, плюют на мнение коллектива и при этом покупают собственные машины! У них же нет ни совести, ни всего остального! Такому не стыдно соврать, напиться до состояния опьянения в неположенном месте.
Девочка поболтала ногами, потрогала руль и снова спросила:
– А ты алкоголик?
– Это почему? – опешил Крутиков.
– А бабушка говорит, что все грузчики – алкоголики и по вам давно могила плачет.
Крутиков побагровел и сказал:
– Твоя бабушка сама алкоголик!
Тем временем грузчики наверху в квартире примеривались к шкафу. Сорокин подошел к нему, потер руки, приговаривая:
– Сейчас мы будем вас немножко вешать…
Тут перед ним встала бабушка, раскинула руки, словно хотела заслонить живое от изверга, и бойко заговорила:
– У нас, между прочим, за все в агентстве заплачено! Денег у нас лишних нет! А ваша черненькая так и сказала, чтобы денег вам никаких не давать! Так что вы ничего себе не подумайте!
– А мы ничего и не думаем, – сказал Круминьш.
– Мама! – воскликнула хозяйка с досадой. – Я же просила! Иди вниз к Леночке!
– А пусть знают! Это ты, дура, денег не считаешь, а я этих жеребцов видела! Им, сколько ни дай, все мало!
– Мама! Да уйди же ты!
– Это ты мне? Родной матери? Это за мою доброту?
– Умоляю! Мама!
– Ну и пропадай, дура! – сказала бабка и, взяв в руки горшок с кактусом, вышла, сумев хлопнуть дверью.
– Ой, ребята, – сказала хозяйка. – Вы не смотрите на все это.
– А мы и не смотрим, – сказал Вова Круминьш, прилаживаясь к шкафу.
Шкаф занимал полкомнаты. Это было произведение мебельного искусства полувековой давности. Почерневшее от времени дерево во многих местах тронул жучок, на каждое прикосновение шкаф отзывался стоном, но внушительности и веса своего не потерял. Шкаф был похож на генерала в отставке.
Сорокин и Круминьш потолкали его, пощупали, пропустили под ним ремни и потащили. Вены на рельефных руках Круминьша – он был в синей футболке – вздулись, однако лицо не изменило своего обычного отсутствующего выражения. Сорокин же сразу покраснел. К нему бросился Павлов, но тот прохрипел: