На ограде перед ней стояло ведро с водой. Мари опустила кисти рук внутрь, и кожу тут же закололи тысячи миниатюрных иголочек. Зачерпнув влагу, она ополоснула лицо и шею. Помечтала о душевой комнате в больнице Файзабада. Затем, дав воде успокоиться, посмотрела на своё отражение – осунулась, круги под глазами. Неудивительно, она очень устала. И не только за последние несколько дней, а вообще. Того ли она ожидала, молодая хрупкая провинциалка, только что получившая в Париже диплом медсестры, записываясь добровольцем в горячую точку?
Она вспомнила, как, сидя на скамейке в Люксембургском саду тёплым весенним днём, они с одногруппницами оживлённо обсуждали её решение. Девочки были шокированы, их широко открытые глаза блестели, а Мари очень возбуждена, непривычно много говорила и всё время сбивалась; у неё захватывало дух от предвкушения грядущих дней. Что сподвигло её на этот шаг? Однозначного ответа она себе дать не могла. Ей действительно нравилась профессия, которую она избрала. И ей казалось естественным помогать людям там, где это столь остро необходимо, в стране, сотрясаемой войной. Мари не сильно увлекалась идеологией, но совсем не соприкасаться с нею, конечно, не могла. Многие знакомые Мари по университету увлекались левыми взглядами и в общем-то симпатизировали Советскому Союзу. У Мари с этой огромной страной была особая связь: её бабушка эмигрировала во Францию из Одессы в 1921-м году и со своей дочерью, родившейся в Париже, говорила по-русски. Та в свою очередь говорила по-русски с Мари. Всё резко изменилось с началом вторжения, и те же люди, что раньше взахлёб цитировали Маркса друг у друга на квартирах, вдруг заговорили крайне негативно о политике СССР и стали обличать «империю зла». Мари такая перемена казалась забавной. Она тоже осуждала агрессию тоталитаризма, но без пены на губах, и гораздо больше ей был интересен другой участник этого противостояния – народ, который поднялся в неравной схватке с захватчиком. Её романтическая душа рвалась на помощь. Разве так и не должно быть в двадцать один год?
Таким образом, хотя Мари и упивалась столицей, в которую приехала из крошечного родного города, была без ума от её шумных людных бульваров и пьянящих ночных огней, ей было не жалко покидать Париж, и она паковала вещи с лёгким сердцем.