Размышляя о том, что уже случилось и, что еще могло приключиться, Жан понуро брёл по улице. Полдень давно миновал, вскорости обещал быть вечер. Весь этот суматошный день Жан провел на ногах, изрядно устал и к тому же был голоден. Идти ему, как мы уже знаем, было некуда. Нужно было хоть немного отдохнуть и перевести дух. По счастью, Жан оказался неподалеку от храма Saint-Julien-le-Pauvre. Он любил этот храм и частенько заглядывал в него прежде. Совсем рядом с величественным и многолюдным Сите в этом маленьком храме можно было спрятаться от городского шума, отвлечься от забот и спокойно поразмышлять. Жан даже был немного знаком с прислужниками-министрантами и с самим настоятелем храма, который, когда-то встретив здесь Жана, нашёл в нем достойного собеседника. Вот и сейчас Жан вошел сюда, чтобы найти отдых своему телу и спокойствие своим мыслям. В храме как всегда в это время дня, народу почти не было. Несколько прихожан сгрудились у икон перед алтарём, прислужники копошились у подсвечников. Жан тихонько присел на скамью. Нужно было решать, как поступить дальше. Раздумывая, Жан исподволь заметил, что прислужники, увидав его, оживленно зашушукались, потом, замолкнув, исчезли. Через минуту из-за алтаря украдкой выглянул сам настоятель храма и так же поспешно скрылся. Еще через минуту один из прислужников, изо всех сил стараясь не смотреть в сторону Жана, стал поспешно пробираться к дверям. Не оставалось сомнений, что Жана здесь узнали, а прислужник был послан за городской стражей, которая и явится сюда без промедления. Жан понял, что оставаться здесь, как теперь и во всём Париже, уже нельзя. Собрав последние силы, он поднялся со скамьи и, едва сдерживая желание побежать, тихо выскользнул из своего недолгого убежища. Не желая более искушать судьбу, к вечеру того же дня Жан покинул Париж. В одежде простолюдина, почти без средств, совершенно один, с единственной своей шкатулкой белого и красного дерева в руках. Куда он направился? Вернется ли еще? Бог весть.
Февраль 1535 г.
г. Париж, Франция
Город, одолеваемый вечерними сумерками, приумолкал. На площадях и улочках вдоль берегов Сены неизменные днем гомон и суета людских толп постепенно затихали. Уличные торговцы сворачивали свои короба с нехитрым товаром и сносили их в лавки. До того праздно шатающиеся зеваки спешили укрыться каждый под своей, Богом ему отведённой, крышей. Придворные вельможи, отцы церкви, чиновники, банкиры в каретах, увенчанных фамильными гербами, возвращались под сень своих дворцов и отелей продолжать свое многотрудное плетение интриг. Чиновники помельче, ремесленники, торговцы, схолары устремлялись в таверны и всевозможные трактирчики, дабы успеть занять тёплые места и честно провести остаток дня за кружкой вина. Нищие и убогие, завершив свой трудовой день на папертях, расползались с центральных площадей по своим щелям на окраинах. В обратном же направлении тихо двигались, сбиваясь в шайки, карманные воры, грабители, шулеры и прочая нечисть, для которых трудовой день наступал с темнотой. Февральская же погода к вечеру не привечала уже никого, кто оставался под открытым небом Парижа. Сумрачное небо своей свинцовой серостью подавляло собой недавние радужные настроения у тех, у кого они были, а промозглый порывистый ветер вперемежку с небесной сыростью пробирали до костей и отнюдь не добавляли желания оставаться вне теплого крова. Как раз в такой зимний, неприветливый вечер по одной из парижских улиц, зябко кутаясь в черную свою мантию, шел человек. На первый взгляд по его одеянию можно было уверенно предположить, что это доктор одного из университетских колежей. Он был высок, несколько сутул. Однако, морщины на его бледном лице и взгляд с отпечатком неимоверной усталости выдавали его возраст, весьма далекий от студенческого. По манере его ходьбы можно было заключить, что он был болен ногами и каждый его шаг давался ему с трудом. Вдобавок его мучили приступы кашля, которые он с трудом подавлял, закрываясь рукавом. Он медленно шёл вдоль очередной тёмной улицы, едва освещаемой светом из окон, неуклюже перешагивая через грязные лужи и кучи нечистот. Вдруг послышалось злобное рычание и невесть откуда на улицу выбежала стая лохматых собак. С заливистым лаем они бросились навстречу незнакомцу. Окружив его со всех сторон, они, щетинясь, оскалили свои клыки и стали всё ближе подступать к намеченной жертве. Они готовились растерзать его, однако выжидали, пытаясь что-то распознать своим звериным чутьём. Незнакомец же сначала опешил, но скоро придя в себя, беспорядочно взмахивая руками, пятясь назад, пытался отогнать от себя этих лохматых чудищ.