Гробницу Святой Тавифы в монастыре Апостола Петра я запомнила смутно, как и сам монастырь.
Сердце рвалось в Иерусалим – дивную настоящую родину каждого христианина… Вечера в Святой Земле не бывает: краткие минуты невнятных сумерек – и чернильная ночь плотным покрывалом почти мгновенно падает на землю сверху. В этой ночи мы и подъехали к Иерусалиму, разместились кое-как в гостинице, от усталости уже не ропща на сверхмалые размеры номеров, и, накормленные, были распущены о. Алипием на отдых до утра. Но… Спать?! Сейчас?! Когда вся душа переворачивается от долгожданного свидания с местом, определенно, стоящим на полпути к горнему миру?!
Первая вцепляюсь в подрясник о. Алипия, за мной – несколько столь же чувствительных паломников:
«Батюшка! – Христом Богом! – Идемте сейчас – туда! – Потому что если вы с нами в город – не пойдете – то мы одни сбежим! – и если мы там, в ночи, – сгинем – то вас – замучит совесть!». Добрый хохол смеется, просит себе хоть полчаса на роздых – и в полночь все-таки ведет нас на ночную «экскурсию» по Иерусалиму. Из той экскурсии я не помню ровно ничего, кроме горчичного дерева – того самого, у которого зерно меньше всех зерен на свете – но не это было важно, а: я – здесь. Вот этими ногами да по этим камням… И голова кружилась от восторга – ведь каждый побывавший здесь скажет: самый воздух Иерусалима пьянит даже не голову, а душу…
Утром, когда мы собрались уже всей группой у гостиницы для пешеходного паломничества, ночная прогулка аукнулась земным: те самые ноги, которые да по тем самым камням – до утра отдохнуть не успели, а, наоборот, распухли, в туфли не лезли, и я сразу ощутила себя Русалочкой, жертвенно шагающей по ножам – и это ощущение во Святой Земле меня так больше и не покинуло. При почти полной невосприимчивости к запредельной усталости и постоянной бессоннице остального тела, ступни огнем горели всегда – часто до того, что губу приходилось до крови прикусывать. «Ничего-ничего, – справедливо утешил меня кто-то из группы. – Здесь у каждого – свое искушение…».
Итак, Долина Иосафата. С двенадцати лет, когда я выучила, помнится, наизусть «Поэму без героя», эти слова звучали для меня только в контексте
С той, какою была когда–то
………………………………
До Долины Иосафата
Снова встретиться не хочу…
Предположить, что я здесь сама себя встречу, и не так уж и нескоро, я тогда даже в шутку не смогла бы. Это вот отсюда начнется воскресение мертвых, о котором каждый раз в Символе Веры мы дерзновенно произносим «Чаю!» – а теперь все очень мирно: много-много белых-белых могилок под ослепительным солнцем – и шумит средь них поток Кедрон… Самым старым захоронениям по три с половиной тысячи лет, но при этом надписи на надгробиях, говорят, вполне читабельные.