– Без меня ты бы тоже долго не жил. А по поводу оболочки, возьми стекло и прокали его, вот тебе газовая горелка – сказал он, материализуя горелку в моей руке. – Капни пару капель воды отдельно друг от друга.
– Я как будто вернулся в детский клуб, ты это специально? Подражаешь Нафану?
– Кто такой Нафан? Не отвлекайся, теперь капни в капли красители, то есть покрась… воду. С русским у меня и вправду проблемы.
– Воу – сказал я, когда капли вдруг помчались друг за другом, больше слов у меня не было ни русских, ни английских, ни инопланетянских.
– Тебя это впечатлило, а одинокая бактерия нет?
– Ну да. Там то, какая-то неизвестная жидкость, а тут обычная вода, причём живая.
– А ацетон тебе знаком? Давай, думаю смола, уже высохла, а о хемотаксисе поговорим попозже.
– Правильней химотаксис, а не хемо.
– Как скажешь, кроши давай.
– Кого?
– Смолу! Натри горсточку.
Смола и вправду засохла, и я без труда высунул её из ложки. В таком виде смола была похожа на карамель, что давно уже никто на дому не плавил. Я взял точильный камень и как на тёрке натёр смолу. А пока тёр, спросил:
– Ты сказал про горсть, и я сразу вспомнил философский вопрос с земли «Когда горсть становится горстью?».
– В чём философия?
Я чуть подумал и ответил:
– В том, что даже на такой простой вопрос сложно ответить.
– А ты, какое количество крошек можешь без счёта осознать мгновенно?
Я взглянул на чашку Петри, куда натирал смолу.
– Три-четыре где-то…
– Выходит после четырёх, горсть и становиться горстью.
– Но почему?
– Согласись, что слово горсть означает не определённое количество и явно множественное, крупицу ведь никто не считает горсткой, правильно?
– Вроде да.
– Так вот горсть, как и кучку, ты с первого взгляда не сосчитаешь. Значит, идём от обратного. «Что ты не можешь сосчитать?» и будет ответом.
– Но я могу сосчитать.
– Но не всё разом, горсть ведь ты берёшь в руку за один раз, правильно?
Эти слова уже смогли убедить меня.
– Невероятно, – вскинул я, – вопрос, над которым бились великие умы на протяжении веков, был отвечен за считаные секунды. Я слышал, в древности люди не могли окинуть взглядом четыре объекта и сказать, сколько это. Получается Аристотель, назвал бы горстью – цифру четыре.
– Да, а я бы назвал тринадцать.
– И ты можешь столько за один раз? Нечего себе. Видимо в этом мире относительно – всё, – шмыгнув носом, сказал я.