Александр Васильевич приказал Прохору запрягать лошадей. Слуга вышел, но тотчас вернулся.
– Еще фельдъегерь из Петербурга, ваше сиятельство, – растерянно доложил он.
– Зови.
На этот раз Павел превзошел в краткости самого себя. В его письме было лишь три строчки:
«Во всех, вверенных Вам частях сделано упущение, даже и обыкновенный шаг нимало не сходен с предписанным уставом».
Ладно хоть «Вам» выделил заглавными буквами, в отличие от предыдущего письма. Зато теперь становилось понятно, чем цесаревич разозлил своего отца. Скорее всего, он выразил мнение всей суворовской армии о губительности увлечения императора муштрой на плацу. Что ж, честь и хвала цесаревичу. Но в таком разе заступничество Суворова ему только повредит. Так что же, поворачивать назад? Не было такого в привычке генералиссимуса. Только вперед. Но без спешки и суеты. Надо дать время императору остыть. Когда он в гневе, говорить с ним бесполезно. В гневе он ни то что собеседника, себя не слышит.
Следуя выбранной тактике, Суворов на целую неделю задержался в Вильно. Губернатор предоставил Александру Васильевичу свой дом, где высокий гость мог устраивать приемы и балы. Балы Суворов не устраивал, а вот приемы, больше похожие на посиделки, проходили в доме губернатора каждый вечер.
Разговоры велись на разные темы, но тему реформы армии Александр Васильевич оставить не мог. Он знал, что императору докладывают о каждом произнесенном им слове и вел с Павлом, как бы, заочную беседу. Нет, генералиссимус не критиковал императора, наоборот, он отмечал возросшую дисциплину в войсках, но для побед этого мало. Не страх перед наказанием, а боевой дух толкает солдата на подвиг, не механические действия, предписанные Уставом, а быстрота, смекалка и инициатива дают шанс солдату выжить в самом смертельном бою. Суворов приводил множество примеров, подтверждающих эти, казалось бы, простые истины.
Виленский полицмейстер был полностью согласен с генералиссимусом в этом вопросе. Поэтому без всякого зазрения совести отправлял в столицу военному коменданту графу Палену отчеты о беседах в доме губернатора.
Пален критически обрабатывал эти отчеты. Он выписывал из них все, что могло скомпрометировать Суворова в глазах императора и лично доставлял свои докладные записки в Зимний дворец.
Докладные Палена ничуть не удивляли царя. Он и без них знал взгляды Суворова. Бесили Павла не мысли генералиссимуса, а их публичное высказывание. Неужели он не понимает, что этим роняет авторитет императора? Нет, такого прощать нельзя. Не будет ему никакой торжественной встречи. И лучше, если сам князь догадается, что в столице его не желают видеть. Странно, что он не догадался до сих пор. Ведь он получил уже две претензии от государя: одна – в дурном влиянии на сына, другая – в плохом исполнении Устава. Неужели недостаточно? Если мало, найдем еще. Император долго не мог найти, в чем еще можно упрекнуть князя, пока, наконец, не вспомнил о докладе одного из своих соглядателей при штабе Суворова. В докладе мимоходом говорилось, что фельдмаршал послал генерал-адъютанта туда-то. Вот оно!