Черненький хохолок спал на лоб, а Ратибор, как только вышли с кладбища, начинал успокаиваться. Через несколько дней пятна исчезли, но непонимание и некоторый страх за судьбу малыша поселились в душе Марии. На груди найдёныша остался след от поповского подарка, похожий то-ли на родимое пятно то-ли на большой синяк.
"Ох, лишь бы к добру это было… Лишь бы к добру…"
Низенький дедуля замкнул белый клубок в свой синий ларчик и достал из-за пазухи веточку, с набухшими почками – а это значит время весне!
Солнце приятно ласкало уставшую от холода кожу, топило лёд на реке, пуская его в последний пляс, улыбалось едва проснувшемуся лесу и смотрело радостно на засидевшихся крестьян. Не зря люд праздновал масленицу, ведь Дажьбог их услышал и выпустил весну чуть пораньше. Снег быстро растаял, а трава сочно-зеленым цветом смотрела с ответной улыбкой на людей любующихся ею. Ожил лес, то и дело слышно как поют грачи и жаворонки, шумно стучат дятлы и где-то в роще бродит то кабан, то олень, а может и волк.
"Вот и пришла весна. Это уже их 15 весна, как же быстро они вымахали",– подумала Мария собираясь на поле.
– Мамко, ты скоро? – проговорил из сеней хаты каштановолосый парубок, так напоминавший ей мужа. – Мы вже хотим поле посмотреть.
– Идите-идите, а я опосля приду.
Женщина смотрела из окна на своих ребятишек. Широкоплечий Богомил, в рубахе и широких штанах, гордо шел вперед, волосы его закрывали лоб почти что полностью, а под носом чернели редкие волосы. Возле него также одетый шел Ратибор, даже на фоне общей бледности от зимы, в его кожу, казалось, въелся цвет снега, из-за чего мальчишка был похож на живой исхудавший труп. Черный чуб его был подвязан и свисал сбоку.
Мальчишки прошли немного по лесу и вышли на два поля, которые делила дорога. Сбоку от гостинца, возле Деда Фомы, столпились мужики, одетые наскоро, и бабы в белых платках, парубки влились в толпу ожидающих.
– Ну же, Дед, не тяни! Убери свою носогрейку и землю посмотри!
– Накуриси еще!
– Во-во! Хорош томить, Дед!
– Эх вы, малахольныя, да в таком деле спеху быть не должно.
Под общий гул старичок спустился к земле, зачерпнул горсть в сухую руку и сжал, чуть подождал, и, сделав тягу носогрейки, дед открыл кулак.
– Рассыпалась. Готова земелюшка наша.
– Готова говорит!