– Господи! Спаси и помилуй, Господи! Спаси и помилуй, Господи!
Другие арестанты смеялись над его причитаниями:
– Конечно, так он тебя и спасёт! Держи карман шире, поп! Не дождёшься! Да и чем ты лучше других?! Мы хоть деньги можем ему предложить или девочку, а ты, шпана поднебесная, кроме портков рваных, что можешь дать?
Священник не слушал и был тотально поглощён своим:
– Господи, спаси и помилуй! Господи, спаси и помилуй!
– Посмотрите, ну чистый придурок, что с него возьмёшь?
Однажды ему приснилась Прасковья. Она протягивала руки навстречу, а он пытался прикоснуться к её пальцам, но ничего не получалось. Потом вдруг любимая показалась Ивану с ребёнком на руках, и он спросил: «Кто это? Мальчик или девочка?» Но Прасковья прижималась щекой к малышу и не отвечала. Заплаканный Денисов долго лежал с закрытыми глазами, пытаясь вспомнить прошлую жизнь. Как красочные страницы иллюстрированной книги, проносились перед взором счастливые дни любви и радости. Однако на допросе тогда его избили как никогда свирепо, и пришло понимание простой истины – чем дальше держать взаперти светлые воспоминания, тем легче адаптироваться к страшной реальности.
Уголовники, с которыми он делил пространство тюремной камеры, пытались насмехаться над его саном, но Иван Денисов отнёсся к похабным шуткам с таким безучастием, что интерес к нему пропал. Сокамерники заключили пари на предмет «дотянет поп до суда или помрёт раньше». Иван Денисов после побоев на допросах сквозь забытьё иногда слышал какую-то возню возле себя, но уже не реагировал. Жизнь медленно угасала в нём. И знал он точно: после убийства Прасковьи делать ему на Земле больше нечего. Он и молиться перестал, понимая, насколько кощунственна для сана священника сама мысль о добровольном уходе. Иван Денисов и не собирался торопить смерть: шлагбаум был открыт, и оставалось чуть-чуть потерпеть, чтобы всё случилось естественно: «Господи! Господи! Помилуй и прости, Господи! Помилуй и прости, Господи!»
…Дверь в камеру со скрипом отворилась, и два дюжих надзирателя внесли кажущееся безжизненным тело нового заключённого:
– Принимайте монаха! – скалясь и показывая гнилые зубы, сказал один из них.
– Куда, начальник?! У нас и так переполнено! Подожди, пока поп окочурится, тогда и уплотняй!
– Тебя не спросили, шваль подколодная! – надзиратели зло выругались и, по очереди пнув ногой выступающего за «справедливость» молодого вора, вышли.