– Красивая, говоришь? А кем работает?
– Учителем музыки. Детей учит на пианино играть.
– Вы тут у кого живёте?
– У бабушки Дины. Вон её дом. Крыша зелёная, – я махнул в сторону деревни.
И принялся расписывать прелести нашей совместной жизни, строить далеко идущие планы.
Не помню уже, чем я его уломал. То ли красотой своей матери, то ли привилегированным положением городского пастуха. Короче, когда солнце покатилось к закату, Гриша растолкал своего хмурого напарника:
– Василич, гони стадо без меня.
– А что так? – сразу разозлился второй пастух.
– Дело у меня есть. Надо пацана домой отвести, – не моргнув глазом соврал Гриша.
Я хотел было встрять с замечанием, что меня не нужно никуда отводить, сам дорогу отлично знаю. Но благоразумно промолчал.
– Ну иди, – недовольно сказал Василич.
И мы двинулись к дому под зелёной крышей.
– Постойте здесь, – я оставил будущего отца в сенях, справедливо решив, что нужно подготовить мать к надвигающемуся счастью.
В доме Гриша как-то потерял всю свою храбрость. Мялся у порога, тискал в руках кепку, с опаской поглядывал по сторонам.
– Можно посидеть на табуретке, – вежливо предложил я.
– Ничего, я постою, – хрипло сказал пастух.
Я бросился в дом, плутая в поисках матери между кухней и печкой. Она обнаружилась в дальней комнате за какими-то хозяйственными делами.
– Мать, – сказал я серьёзным тоном. – Пойдём в сени. Дело есть.
– Какое дело? – удивилась мама.
– Я себе нового отца нашёл.
Мать чуть утюг не уронила.
– Где нашёл?
– На поле. Стадо вместе пасли, – я с нарочитой небрежностью пожал плечами. Людям, которые занимаются таким важным делом, как охрана стада коров, не к лицу отчитываться перед женщинами.
– И как его зовут?
– Гриша, – уже нетерпеливо ответил я.
– Меня почему не спросил? – с улыбкой поинтересовалась мама.
В лучших традициях Фрунзика Мкртчяна из «Кавказской пленницы» я сказал:
– Мать моя. Жених – согласен. Я – согласен. Дело за малым. Готова ли ты стать счастливой?
Мама выдернула из розетки утюг.
– Ну пойдём.
Я торжественно взял её за руку и повёл навстречу судьбе. Наши сердца взволнованно колотились.
Но, к моему удивлению и разочарованию, в сенях было пусто. Стояла сдвинутая в сторону табуретка. На пороге подсыхал след от грязного сапога сорок пятого размера. Поскрипывала оставленная открытой дверь.