– Не знаю, – честно признаюсь я. – Тоже спина ноет. И Сонька тут у меня.
– Вот и я о том же, – кивает Артём. – Мы сильно изменились. И это, наверное, хорошо.
Он встаёт, вынимает из кармана носовой платок, вытирает моську сына, обильно испачканную сахарной пудрой и кремом.
– Па-а-ап, пошли на батуты, – тут же начинает ныть мальчишка.
Артём оглядывается на меня растерянно.
– Пойдём мы, доктор.
– Понимаю, – киваю я. – И нам тоже пора.
Мы расходимся, обещая в ближайшее время созвониться, встретиться. При этом понимая, что уже, наверное, никогда не встретимся. И не позвоним друг другу.
Мы изменились.
Соня дожёвывает ванильный эклер, делает последний глоток малиново-имбирного чая. Отряхивает руки, вытирает рот рукавом.
– Пошли, батя!
Я протягиваю ей руку.
– Как я кататься буду? У меня в животе чай булькает.
– Проблема, – соглашаюсь я. Беру её за липкую от ванильного крема руку, помогаю подняться по бетонной лестнице в зал скейтбординга.
Мы изменились. И это, наверное, хорошо.