Дело было поздней теплой осенью с мелким дождичком. Глубокой ночью поступил вызов: мужчина 40 лет, черепно-мозговая травма + алкогольное опьянение. К тому времени, покатавшись полгода по вызовам и периодически заглядывая в «Руководство врача Скорой помощи», я, несмотря на свои 19 лет, чувствовал себя достаточно уверенно и даже был рад, что дежурил сегодня без врачей-«пенсионэров». Приехав (или лучше – прибыв?) на место, я увидел следы застолья с битой посудой и здоровенного мужика лет сорока, в тельняшке, пьяного вусмерть и пытавшегося то ли поздороваться со мной, то ли меня прогнать.
Он что-то неразборчиво мычал, так как с самого утра душевно сидел с друзьями и угощал их разносолами. По мере выпитого, слово за слово, они, видимо, все больше не сходились во мнениях насчет результатов прошедших выборов и прогнозов экономического развития, и, исчерпав аргументы за и против, друзья надавали хозяину квартиры в бубен и поспешили откланяться до приезда ментов.
Бубен этот, надо сказать, распух, глаза заплыли, зрачков не было видно, и продуктивному контакту пациент был уже недоступен. Пострадавшего надо было срочно везти в Славянск к нейрохирургу – и как можно скорее, пока гематома не сдавила разбухший в политических дебатах мозг. Чтобы полёт над Мая́ками прошёл успешно, перед погрузкой бесчувственного тела в скорую я, в соответствии с «Руководством по ЧМТ» и рекомендациями самого Лихтермана, вколол ему удвоенную дозу реланиума[5]. Затем с помощью водителя Алексея Иваныча уложил пострадавшего на носилки и загрузил в салон скорой. Сам сел рядом, руку на пульс больного – и: «Гони, Иваныч, через Мая́ки!»
Мы буквально взлетали на горки и падали в овраги. Я был уверен, что долетим-доедем, и постепенно меня начал одолевать сон. Устав держать руку на пульсе больного, я перешел к нейромониторингу[6], т. е. с интервалом минут в пять своей пяткой слегка придавливал ему кисть руки. Пострадавший на этот стимул отвечал что-то вроде «нн… на… ххх!», дергал конечностями и опять засыпал. Засыпал и я – на следующие пять минут, а потом стимул повторялся.
Пока действовал реланиум, все были довольны: больной спал, устав от политических баталий, фельдшер дремал, сидя рядом на жердочке, водитель мчал на всех парах, на ходу щёлкая семечки. В какой-то момент биологические часы прервали цепочку нейромониторинга: мозг фельдшера – его пятка – рука больного – пораженный мозг, и все, кроме водителя, отключились на некоторое время.