. Но как же тогда она его видит? Бред какой-то. Рядом с операционным столом мерцал экран кардиографа, на котором светилась ровная прямая линия.
– Пульса нет.
– Она мертва.
– Проклятье.
– Мы сделали все, что могли. Слишком сильные повреждения. Запишите – смерть наступила в двадцать три – пятнадцать.
О чем они говорят? Какая смерть? Кто умер? Она жива. Вот же она, все видит и слышит. Татка снова попыталась закричать:
– Я здесь, я жива!
Но опять не смогла произнести ни звука. Ее охватила паника. Как же так? Что происходит?
Она рванулась вперед, еще не понимая зачем и чего хочет. Но ведь она должна что-то предпринять, что-то такое сделать, чтобы они поняли…
Молодой парень, до этого столбом стоящий в сторонке и растерянными глазами наблюдавший за всем происходящим, вдруг поднес руку ко рту и быстро рванул из операционной. Татка не успела отскочить. Парень, словно не замечая ее, продолжал свое движение. Вот он совсем рядом. Татка напряглась, ожидая столкновения, но парень легко пришел сквозь нее и скрылся за дверью, ведущей из операционной. А Татка так и застыла посреди палаты, не в силах понять, что же произошло.
***
Когда на работе стало известно о смерти Татки, Наталья Алексеевна долго не могла прийти в себя. Вытирая платком градом катившиеся по щекам слезы, она всхлипывала и все повторяла:
– Ну, надо же! Такая молодая. Только бы жить. И такая ужасная смерть. Бедная девочка.
Она даже закрыла офис и вместе с Виолеттой отправилась на похороны.
Хоронили Татку на небольшом подмосковном кладбище, расположенном рядом с деревенькой, в которой родилась и провела свое детство Таткина мама. Именно здесь, на этом кладбище покоились немногочисленные родственники по материнской линии. Глубокая могила была вырыта в рыжей глине, рядом с небольшими холмиками уже ушедших родственников. Наталья Алексеевна и Виолетта стояли в толпе родственников и знакомых, пришедших проводить Тату в последний путь. Со всех сторон слышались рыдания.
– Такая молодая!
– Мать не переживет!
– Водителя того теперь посадят, да только ее-то уже этим не вернешь.
– Девочка моя, любимая, единственная, как же я без тебя?
– А жених-то еще в больнице.
Когда начали забивать крышку гроба, матери, седовласой пожилой женщине, поздно родившей дочь, вырастившей ее в одиночку, стало плохо. Ее подхватили подруги. Комья земли прощальным эхом застучали по крышке гроба. Мрачные полупьяные могильщики наспех насыпали поверх могилы небольшой рыжий холмик, который тут же покрылся венками и ковром из живых цветов.