Давно забытое чувство щекотных мурашек на самой макушке, приятное и волнующее так неожиданно всколыхнуло что-то в сердце. Она не удержалась: тихонько засмеялась и заплакала одновременно. Дед ласково улыбнулся, как будто понимая, каждое её слово, каждую мысль, каждую эмоцию. Невыносимо захотелось подбежать и обнять этого огромного беловолосого старика с добрыми небесно-голубыми глазами. Он чуть кивнул, как будто разрешая.
Она несмело сделала шаг вперёд, смахивая слёзы.
– Я так долго ждал тебя, дочка, – тихо сказал старик.
Ведьма долго, подробно и обстоятельно рассказывала всю свою жизнь. Иногда вытирая слёзы, изредка улыбаясь, спотыкаясь, подбирая правильные и негрубые слова, чтобы описать свой недолгий и такой чудовищный брак и такой выверенный побег.
Дед погрел, кажется, уже тонну чая. Чай был терпкий, сладкий и удивительно душистый. Он дал девушке тёплый плед, иногда похлопывал по плечу и горестно вздыхал. Не перебивал, не советовал, не упрекал, не учил. Но в каждом его действии, в каждом движении и взгляде она чувствовала, что он пропустил через себя слово за словом, почувствовал горечь каждой её слезинки.
– Этого ли Вы ждали? – наконец спросила она.
– Ох, дочка. Наболелась ты вся, настрадалась и боль твоя, как тёмное болото. Больно мне вместе с тобой, но и отрадно, что ты дорогу нашла и что верить не перестала в свои силы.
– Да уж какие тут силы, – горестно вздохнула она.
– Такой путь проделала, а до этого такую войну выдержала, через ад прошла и не сломалась. Заболела душа, заблудилась, но всё равно в сторону света идёшь. Большая в тебе сила, дочка. Очень большая.
– Была бы сила, я бы его живьём зарыла, навела бы чего, чтоб его согнуло в три погибели и всё.
– Не то говоришь дочка, это в тебе от страха и от боли. Я помогу тебе, неспешное это дело, но я тебя выхожу, на ноги поставлю. Мы все давно ждали тебя и Исток благословил нас тобою. Скоро, значится, уже и финальная битва.
Вымотанная до последней капли и едва находящая силы, чтобы дышать, она почувствовала, что её бросило в холодный пот, а тело сковал какой дикий суеверный страх.
– Исток? Что это? Какая битва ещё, господи ты боже мой… – слёзы опять полились ручьём.
Но слово «Исток»… Что-то в нём было знакомое до дрожи. Всё внутри как будто вздрогнуло от него, больно стало ещё сильнее, но как-то по-другому, щемяще и отрадно.