Быстро договорились о перевозке мебели и лекарств, и ближе к полудню большинство вещей вывезли. Но лишь с наступлением сумерек на повозку уложили заветную шкатулку с деньгами, и Филип поехал с нею, чтобы охранять. Амина шла пешком, как и ее отец. Легко догадаться, что скарб закончили разбирать уже глубоко в ночи, после чего отправились наконец отдыхать.
– Значит, вот эта комната, что так долго была заперта, – проговорила Амина, войдя в помещение задолго до того, как проснулся Филип, сморенный ночным бдением накануне. – Да, здесь и вправду пахнет запустением.
Девушка осмотрелась, оглядела мебель, потом ее взор остановился на птичьих клетках. Она заглянула внутрь.
– Бедняжки! Выходит, это здесь призрак его отца явился его матушке. Очень может быть… Филип говорил, что у него есть доказательства, и почему бы призраку не появиться? Умри сам Филип, я бы обрадовалась его призраку, ведь это было бы хоть что-то. Ой, что я болтаю! Язык своевольничает, выдает мою тайну… Стол перевернут – должно быть, его опрокинули в страхе… Содержимое шкатулки для шитья рассыпано – словно испугалась женщина… Быть может, увидела мышь и… Но все равно есть что-то особенное в том простом обстоятельстве, что многие годы на эти доски не ступала человеческая нога. Даже перевернутый стол, который не поднимали столько лет, выглядит неестественно и потому тяготит сердце… Стоит ли удивляться, что Филипу кажется, будто тайна этой комнаты столь обременительна. Нет, нельзя все оставлять в таком виде. Нужно прибраться.
Привыкшая ухаживать за отцом и заниматься хозяйством, Амина немедля приступила к наведению порядка.
Все углы комнаты и все предметы мебели в ней были очищены, паутина и пыль исчезли, кушетку и стол переставили из углов в середину, клетки с останками птиц вынесли. И когда Амина закончила трудиться, а внутрь сквозь распахнутое окно проник солнечный свет, комната засверкала чистотой, навевая радость вместо былой тоски.
Некое чувство подсказывало Амине, что всякие воспоминания стираются из памяти, если удалить предметы, с ними связанные. Она твердо вознамерилась облегчить душевное бремя Филипа, ибо со всем пылом и страстью, присущими ее народу, приняла близко к сердцу страдания юноши – и собиралась его покорить. Поэтому она снова и снова бралась за тряпку, пока картины и все прочие предметы обстановки не приобрели почти первозданную свежесть.