– Нет, сынок.
– Но ведь он давно мертв, матушка?
– Нет. Да… И нет… – Вдова закрыла глаза.
«Бредит», – подумалось Филипу, но юноша не унимался:
– Так что с моим отцом, матушка?
Вдова приподнялась, по ее телу волной пробежала дрожь, и она ответила:
– Филип, он осужден пожизненно!
Бедная женщина откинулась на подушку и накрыла голову одеялом, будто норовя спрятаться от собственных воспоминаний. Филип же был настолько потрясен услышанным, что не находил слов. Несколько минут царило молчание, а затем, не в силах долее терпеть эту муку, Филип прошептал:
– Матушка, открой же мне тайну, молю тебя!
– Я готова все тебе рассказать, Филип. – Голос вдовы сделался торжественным. – Слушай же меня, дитя мое. Твой отец был схож с тобою нравом. Да будет его горькая участь уроком тебе, мой милый мальчик! Он был смелым и дерзким, многие называли его отменным моряком. Родился он не здесь, а в Амстердаме, но оставаться там не мог, ибо хранил верность католической вере[5]. Тебе известно, Филип, что голландцы сделались еретиками и осуждают нашу веру. Минуло уже семнадцать лет или больше, как он отплыл в Индию на своем отличном корабле «Амстердамец» с ценным грузом на борту. Это было его третье плавание в Индию, Филип, и, если бы Господь попустил, оно должно было стать последним, ибо он купил этот отличный корабль на часть своих доходов и очередное плавание обещало сделать его богачом. О, сколь часто мы с ним говорили о том, чем он займется по возвращении! И эти наши общие надежды на будущее примиряли меня с его отсутствием, ведь я любила его всем сердцем, Филип. Он всегда был со мною добр и ласков, а когда уходил в море, я не переставала молиться о том, чтобы он вернулся. Никому не пожелаю того жребия, какой выпадает женам моряков! Они многие месяцы тоскуют в одиночестве, глядят на пламя свечи, слушают вой ветра за окном, страшась беды и воли случая, воображая крушение и свое вдовство. Твой отец, Филип, отсутствовал уже полгода, и оставался еще целый долгий и скорбный год до срока, когда он должен был вернуться. Как-то ночью ты, мой мальчик, крепко спал. Ты был моим единственным утешением, отрадой в моем одиночестве. Я смотрела, как ты спишь, как улыбаешься во сне и бормочешь мое имя… Я поцеловала тебя, сонного, а потом встала на колени и принялась молиться, просила Господа благословить тебя и твоего отца. Я и не подозревала тогда, что он проклят навеки и зло простерло над ним свои крылья.