Вдобавок ко всему стояла середина лета, жара была сокрушительной. Металл капота «даймлера» обжигал кожу до пузырей, и они были вынуждены регулярно останавливаться, когда вода в радиаторе закипала и начинала выбрасывать в воздух фонтаны шипящего пара. Казалось, сами небеса пылают голубым огнем, а далекие пустынные горизонты размывались дрожащими прозрачными водоворотами миражей.
«Если бы только можно было соорудить аппарат, достаточно маленький, чтобы охлаждать воздух в „даймлере“, – подумала Сантэн, – вроде тех, что стоят в железнодорожном вагоне… – и тут же расхохоталась. – Должно быть, я раскисаю», – сказала она себе. И вспомнила, как с двумя старыми бушменами, спасшими ее, она шла пешком через ужасающий мир дюн в пустыне Намиб и как они вынуждены были намазывать тела смесью песка с собственной мочой, чтобы спастись от чудовищной жары пустынных полудней.
– Почему ты смеешься, мама? – требовательно спросил Шаса.
– О, просто вспомнила кое-что, произошедшее много лет назад, до твоего рождения.
– Расскажи мне, о, пожалуйста, расскажи!
На Шасу как будто не влияли ни жара, ни безжалостная тряска. Да и с какой бы стати? Сантэн улыбнулась сыну. Он ведь родился здесь. Он тоже творение пустыни.
Шаса принял ее улыбку за согласие.
– Ну же, мама! Расскажи эту историю!
Pourquoi pas? Почему бы и нет?
Сантэн рассказала обо всем. И увидела потрясение на лице сына.
– Твоей пи-пи? – Он был в ужасе.
– Тебя это удивляет? – насмешливо бросила Сантэн. – Тогда позволь рассказать тебе, что мы делали, когда в страусиных яйцах кончилась вода. Старый О’ва, охотник-бушмен, убил ядовитой стрелой антилопу, и мы достали из нее желудок, рубец, выжали жидкость из непереваренного содержимого и выпили ее. Это нам позволило продержаться до тех пор, пока мы не добрались до маленького источника.
– Мама!
– Все так, chéri, я пью шампанское, когда могу, но, если необходимо, я выпью все то, что поможет мне выжить.
Сантэн молчала, пока сын обдумывал ее слова. Поглядывая на его лицо, она увидела, как отвращение сменилось уважением.
– Что сделал бы ты сам, chéri, выпил такое или умер? – спросила она наконец, чтобы удостовериться, что урок усвоен.
– Я бы выпил, – без колебаний ответил Шаса. И добавил с нежной гордостью: – Знаешь, мама, ты просто невероятна.
Это была высшая похвала в его устах.