Одиночество и безучастность
Призыв в армию и служба не стали каким-то особенным событием в его жизни. Во время службы тягостное течение времени скрашивалось только созерцанием природы да размышлениями на посту во время несения караульной службы. Казалось в мечтах, что после возвращения домой начнется новая, другая, какая-то настоящая жизнь, которой он еще не жил, но только собирался. Но вернулся домой и потекла такая же, как прежде, бесцельная и нелепая жизнь в недовольстве ею и томлении без настоящего дела. Хотелось жить полной жизнью, но ни жить, ни общаться не умел. Все еще был отроком. Размышлял о возможности изменения себя, чтобы быть таким, как все. Искал себя, свою способность, дело для души и вечности.
Наступает время, когда птенцы улетают из родительского дома, чтобы жить самостоятельно. И ему нужно было решиться на перемену жизни. Грезилось ему однажды во время дневного сна, что шла гроза, лился дождь. От большого камня, лежащего посреди улицы, отделился обломок. Бурным потоком воды его унесло в дальний конец улицы, на зеленую поляну. На той поляне солнце ласково пригревает, птицы поют, ветерок освежает. Хорошо там было камню, легко, привольно. Возвратился все же обломок к своему родному камню, но той поляны не может забыть. Хочется обломку вернуться туда, где ему так легко дышалось, где птицы пели и солнце согревало, но жаль бросить отца – родной камень. В августе 1978 года он сжег тетради со своими записями и уехал из города, в котором прошли детство и отрочество, уехал, полный надежд на жизнь, из стесняющей атмосферы родительского дома и родного города к свободе. Во время службы в армии и в последующие неспокойные годы он не размышлял систематически, но всегда думалось, конечно, о чем-то; что-то зрело, наверное, в голове. Было понимание, еще не высказанное, не сформулированное, о необходимости единой науки, единого научного языка, поскольку не объяснить в категориях атомно-молекулярной теории ни биологических, ни социальных явлений. Единство понимания было необходимостью познания, и мысль в нем искала путь к этому единству. Но непроизволен был этот поиск. Он не осознавал еще своего призвания, не знал себя, не нашел себя в своем деле.
Влекла к себе, ошеломляла, притягивала взор женская красота. Но женщины и красота их были для него недоступны. Смел с женщинами тот, кто устойчиво утвердился в общей мирской жизни. Тот, кто не включен в мирскую жизнь, кого нет в мире, тот не имеет успеха у женщин. Он избегал толпы, не мог ее психически и физически выносить и тем обречен был на одиночество. Женщин около него не было: они там сбывают свою красоту, где многолюдство, где успешно устроившиеся в жизни благополучные самцы. Красивых женщин не бывает на окраине мира, там, где был он. Однообразно текла его жизнь. Он словно пригвожден был ко кресту или к скале на краю земли и, не имея возможности ничего изменить в своей судьбе, отстраненно взирал с высоты своего отчуждения на окружающую мирскую жизнь. Быть в молодые годы исключенным из жизни – это страдание, горькая участь. Мир не видит такой трагедии, крест этот невидим, он в духовном мире возвышается. Муки те знают только испытавший их да вечный Отец, пославший его на распятие.