Кто была эта замечательная барышня? Это мы узнали позже. Шла она как-то через сцену в тот самый час, когда там происходил монтаж декораций очередного шедевра. Имейте ввиду: ходить по сцене во время монтировки запрещается категорически! А она пошла. Что уж ей так срочно нужно было, того я не знаю, а знаю лишь то, что на голову ей рухнул штанкет. Это труба такая железная, на которую крепятся элементы оформления. Ну, понятное дело, скорая, в больницу доставили, перелом там какой-то или даже что похуже. Только наша перебинтованная героиня объявила дирекции театра, что если не подадут документы на присвоение ей звания Заслуженной артистки, то она по судам затаскает всех, включая хромого гардеробщика дядю Колю.
А дирекция, что? Суровый и справедливый советский суд был ей совсем не нужен, а потому вскорости стала наша барышня единственной в том театре Заслуженной артисткой.
Вот так и завязался первый узелок на этой непростой истории, бередящей душу.
Кампания по привлечению молодёжи прошла «на высоком идейно-художественном уровне», как было приято писать в те годы. Проще говоря: сыграли несколько концертов к огромной радости местной молодёжи, собиравшейся в театре вместо школьных уроков. Довольны остались все – студенты тем, что всё быстро кончилось, юная поросль тем, что уроки были прогуляны на законном основании.
Вернувшись в Альма-матер, студенты продолжили свои учебные экзерциции и как-то незаметно оказались у финишной черты: осталось сыграть лишь несколько последних дипломных спектаклей и – прощай училище, здравствуй взрослая, актёрская жизнь.
Вот у этой черты и поймал меня в коридоре недавно назначенный главный режиссёр того самого Каменск-Исетского театра некто Пужелев. Да не просто поймал, а с предложением. Дословно предложение выглядело так: он предлагал мне главные роли и двухкомнатную квартиру.
– Вы просто обязаны приехать. Пройдёмте! – Пужелев распахнул двери и отступил на шажок, приглашая меня проследовать в пустой кабинет. Я проследовал.
Пужелев проследовал за мной и, утвердившись на стуле, начал монолог. В монологе этом всё было прекрасно, как в детской сказке, несколько смутило меня лишь его начало. Прикрыв рот ладонью, режиссёр изрёк: «Простите, Иван, я забыл дома мост…» Последовавшие за этим заманчивые перспективы тут же утратили для меня всякую привлекательность, ибо в голове мгновенно всплыл силуэт Заслуженной артистки и её посвистывания и пришепётывания.