А и победил Добрый Молодец Юра Горошкин
в жестокой схватке тёмную силу.
И отрубил Змею Горынычу все три его головы.
И вонзил свой вострый меч
в обезглавленное тело поганого Змея,
и вышел вперёд к залу.
А и вытер рукавом капли пота со лба своего
Добрый Молодец.
И посмотрел светлыми очами своими вдаль,
и приготовился сказать слова свои главные, последние:
«Да! Не перевелись ещё богатыри…»
Только коварная Фортуна-проказница в этот самый момент показала ему язык и отвела на секундочку взор свой.
И замолчал тут Добрый Молодец Юра,
и задумался тяжкою думою,
вспоминая лихорадочно текст.
И предчувствуя катастрофу ужасную
в панике стрелял светлыми очами и в кулисы,
и в зал, ожидая чуда.
Но сверкнул тут фонарь театральный,
пробежал по зрителям,
И чудо случилось: увидел Добрый Молодец Юра
и стол среди детей стоящий,
и три лысины мужчин солидных,
И радостью наполнилось сердце его.
И сказал он главную речь свою: «Да! Не перевелись ещё богатыри на земле русской! Марк Иосифович, Николай Матвеевич, Борис Моисеевич!»
Чистая правда
Режиссёр Курилков, приехавший на постановку спектакля в очень известный, крупный театр, не курил. С собой он привёз жену и готовый макет декораций.
Впрочем, жена ездила с Курилковым всегда, на все постановки, во-первых, потому, что была театральным художником, и макет был её кровным детищем, а во-вторых, потому что блюла супружескую верность. Не свою. Верность своего супруга-режиссёра, чрезвычайно любящего режиссёрские показы.
Что в этих показах было по мнению супруги, звали её старинным именем Евдокия, криминального? А то, что особенно охотно показывал Курилков молодым актрисам, как правильно на сцене целоваться долгими поцелуями, страстно обниматься, завлекать в амурные сети.
И вроде бы ничего такого особенного в этих показах не было, но ревнивая до умопомрачения Евдокия, предпочитала быть свидетелем всех этих невинных флуктуаций супруга, дабы упредить и не допустить.
Курилков же относился к строгостям жены с юмором, ибо земную жизнь давным-давно прошёл до половины и много дальше, так что угроза приближающейся стремительным темпом эректильной дисфункции уже приучила его к сугубо платоническим отношениям с юными дарованиями.
Вот так они и существовали в полной гармонии, режиссёр Курилков и его жена, художник Евдокия. Она рисовала эскизы, клеила макеты, а он ставил спектакли. Она ревновала, сидя в уголке на всех репетициях, а он выскакивал на площадку, чтобы показать очередной Джульетте или Дездемоне правильный страстный поцелуй, и непременно чуть-чуть задерживал на горячем теле девичьем свою режиссёрскую руку. Задерживал лишь на мгновение, подспудно и тщетно пытаясь воскресить увядающий трепет желания.