В этот момент Маркиза то ли случайно, то ли специально скинула со шкафа ящик с цветочными горшками. Треск, стук, маман хватается за голову, а Валентина за сердце и плюхается на диван. Федька от неожиданности взметнулся по шторам на карниз, а я просто юркнул под диван. Сами понимаете, сейчас начнутся разборки из разряда «кто виноват и что делать». И получит каждый.
Но всё обошлось. Маман приказала Маркизе немедленно спуститься. Та, потупившись, побрела в кошачью сумку. Нельсон, открыв пасть, смеялся, чуть не капая слюной на пол.
– Пожалуй, повидались, и хватит. Мы уходим, – объявила маман и быстро удалилась.
Нельсон, подпрыгивая на тонких лапках и виляя хвостом, побежал следом, лишь бросив на прощание:
– Круто у вас! Пять минут в доме – и так весело! Покеды, ещё увидимся.
Про какие кеды он, я не понял, но вот Соню было жалко. Чтоб вы понимали, Маркиза сейчас как пять таких ёжиков. Не обижайтесь, дамы, но вот мне всегда было интересно, почему кому-то худому не зазорно сказать, желательно сделав при этом сочувствующее лицо: «Какой худенький…» А когда кто-то непомерно, можно сказать даже слишком толстый, скажешь ему, допустим: «Какой ты жирненький!» – и обиды не избежать. Этот кто-то потом вас до пятого колена будет вспоминать неприятными словами.
Отвлёкся я. Так вот, хорошо, что Соня наша, ежиха, спит днём. Так она почти ничего не почувствовала. Только фыркнула разок и снова задрыхла. Вот если бы она не спала, могла ещё и отпечатки своих маленьких, но острых зубиков оставить Маркизе сами понимаете где.
– Что ж ты тут уснула, ежичка моя, – ласково лепетала Валентина. – Тут эти оболтусы носятся, спать не дают. Того и гляди задавят.
А мы что? Мы же ничего. Прямо обидно стало. Покосился я на сапожки новые Валентины да перетерпел. Я ж всё-таки существо разумное, думающее. И мне тут ещё жить и жить.