– Расстрелять, Захар, мы его всегда успеем, зря, что ли, месяц его обхаживали, лыбились в рожу проклятую. Опытный он, ни слова лишнего, с нахрапа его не возьмёшь, так что следи за ним, а то не ровён час решит улизнуть. К Первомаю дело это мы закрыть должны, кровь из носу, понятно? Всех виновных найти и покарать, кто хоть как-то замешан. Партия и Совнарком, – Политкевич встал, опёрся о стол, – нас тут не просто так у границы поставили. Не только контрабандистов ловить, тут, понимаешь, политический вопрос, контра не дремлет.
Сомов после службы вёл себя как обычно. Сперва заглянул в шалман на Мирожской набережной, купил копчёных снетков, солёный крендель и кружку пива, пил не торопясь, блаженно причмокивая губами. Потом заказал чекушку водки, вылил в опустевшую кружку и втянул залпом, глаза тылового труженика чуть осоловели, когда он встал, видно было, что и ноги немного заплетаются.
– Как его с четвертинки повело, – сказал молодой агент пожилому. Они сидели в чайной напротив. – Ну что, Казимир Фадеевич, теперь моя очередь?
– Иди, Саня, а я вот котлеты доем, – Юткевичу было под шестьдесят, он жил бобылём в оставленной ему революционным правительством комнате, готовил себе еду на примусе в общей кухне на семнадцать жильцов и старался делать это как можно реже. – Потом ещё чаю возьму, здесь отличный заваривают, на смородиновых почках, да расстегая кусок. А ты не торопись, не беги, примелькались уже, если он тебя запомнил, то срисует в момент. Как я тебе показывал, подальше держись, и не дай понять, что следишь.
– Не волнуйся, я науку быстро понимаю, – Прохоров поднялся, подхватил газету.
– Куда! – остановил его пожилой агент. – С ума сошёл? Ты ж в Усановку пойдёшь, и что, с газетой «Ленинградская правда» в руках?
– А что тут такого?
– Сразу поймут, что ты пришлый. Мы же с тобой говорили, пять семей выписывают «Псковский пахарь» и трое – сельхозлисток. А ты с «Правдой» попрёшься, которую они только в читальне и могли видеть, если бы вдруг туда забрели. Нет, Ваня, газетку оставь, я её почитаю, так и быть, а ты как есть иди. Смотри, как ногами колесит, подлец. Через Мирожку переберёшься, вперёд иди и оттуда следи, тогда не заметит, до дома доведи, и назад, смеркается уже скоро. Понял?
– Да, – чуть надулся Прохоров. Эти нравоучения он слушал каждый день, а всё никак не мог к ним привыкнуть. Часто Юткевич сам противоречил себе, но ошибок своих признавать не любил.