Ларек, в котором Афродита работала продавцом, а Фетида и Дионис периодически помогали ей от него отрешиться, с двух сторон растягивая время за уши. Своими шутками. В одну большую улыбку бытия.
А затем под вечер с дружным вздохом, что рабочий день наконец-то уже окончился, со спокойной душой отпускали его, щёлкая время ушами по щекам. Звонко подчеркивая этим, что уже давным-давно пора идти домой. За столь торопливо ускользающим от них в темноту временем. В сторону заката. Хищно высвечивающего своими косыми ухмылками и лучами весь комизм данной тому по щекам ситуации.
Дионис взял за горло какого-то там вина, вина которого была в вине палача, виновато прятавшего во время казни под маской своё невыносимо-невинное лицо. Не столько от публики, сколько от своего начальника, который запрещал ему пить в рабочее время. Такую гадость. Настаивая, что после работы он сможет сходить в лавку к месье Антуану, что на другом конце Парижа, и за те же деньги купить у него превосходный напиток из лучших сортов отборного у крестьян винограда, который так ценили Вергилий и Цицерон в своих виршах. Чего палач, будучи и сам поэтом, жутко стеснялся.
Но перед каждой казнью у него так неистово начинали дрожать руки, что он хватался за любую гадость, лишь бы избавиться от похмелья.
Но к концу рабочего дня, где он, захмелев от восторга, играючи превращал людей в безголовые мясные тушки, как на конвейере, по восемь часов в день, как и положено (в мешки для трупов) по трудовому законодательству, отсекая преступникам их буйны головы, дабы сразу же отправить их прямиком в ад (куда они всю свою жизнь только и стремятся, последовательно восходя по ступенькам всё более тяжких преступлений к нему на эшафот), ему начинало казаться, что с утра его руки начинали дрожать от страха. И он, стремясь заглушить в себе малейшие признаки слабости, мчался через весь город к месье Антуану. И изрядно надравшись его волшебного зелья, угрюмо плёлся домой, по пути подрезая всех, кто попадался ему на встречку. Чтобы показать им то, на что он ещё способен!
Лавка месье Антуана терялась за горизонтом печальных вздохов, ибо они были отнюдь не в Париже, а в Дельфах. Волею судьбы, превращавшей его среди этих преступниц в палача. Чего Дионис, будучи и сам поэтом, жутко стеснялся. А потому и хватал за горло всех подряд сортов вина. Что они потом и распивали, распевая под видеомузыкалку популярные тогда куплеты. И альбом с фотографиями, которыми Афродита шантажировала память Фетиды, требуя от неё словесных отрыжек воспоминаний.