– Да, конечно, до пятницы я совершенно свободен.
– А в пятницу у вас день рождения, как у ослика Иа-Иа?
– Нет, день рождения у меня летом.
Поселок спал. Пассажиры, выйдя из автобуса, превратились в прохожих и растворились в мокром пространстве. Накрапывал реденький дождик. Под фонарями блестел асфальт. Мы перешли пустую дорогу и направились к кирпичной пятиэтажке.
Человек остановился и поклонился. Бомж, следующий правилам светского этикета, – это выглядело довольно нелепо.
– Я как раз и живу в этом доме. Простите, я до сих пор не представился. Но кажется, мы прекрасно общаемся и анонимно. Впрочем, будем традиционны. Меня зовут Дмитрием. Можно Дима. Как вам удобнее.
Я представился и зачем-то уточнил:
– А как ваше отчество?
Мой вопрос его огорчил.
– Но мы же не на приеме у психиатра и не в милиции. Впрочем, извольте. Дмитрий Аполлонович Никитин-Завражский.
– Ох ты! Солидно.
Мы оба церемонно раскланялись.
– Завражский – это псевдоним моего деда. Он был писатель, довольно известный, даже в «Сатириконе» печатался. После революции была такая повальная мода – все фамилии меняли. Об этом что-то у Ильфа есть в «Записных книжках». Ну, дед и взял эту двойную фамилию. Так-то он просто Никитин, но уж очень любил искусство. И сына назвал – Аполлон. Тот еще был Аполлон.
Я тут же про себя окрестил своего нового знакомого – «Аполоныч». Получилось хорошо.
Возраст Аполоныча был неопределим. Ему, пожалуй, можно было дать от тридцати до пятидесяти. Но это было неважно, я чувствовал себя с ним абсолютно раскованно.
16 …Мы шли по дорожке мимо голых тополей. И я вдыхал воздух родного поселка. Прожил я здесь недолго, но достаточно, чтобы его возненавидеть. Я не чувствовал ничего, кроме горечи от этого воздуха, голых тополей, редких тусклых фонарей, луж неопределенной глубины. Да и название было соответствующее – Болятино: то ли от боли, то ли от болота. Впрочем, и того и другого хватало.
Этот поселок был, кажется, лучшей иллюстрацией того, что самая глухая провинция – это Подмосковье. Столица – в получасе езды, и многие жители там работали, но на самом ПГТ – поселке городского типа – это никак не отражалось.
Жизнь этого забытого богом места вращалась вокруг ткацкой фабрики имени какого-то героя революции. На фабрике делали штапель из вискозы. Ткань, которая, кажется, уже лет двадцать была никому не нужна. Но ведь делали. Зачем? Вопрос совершенно праздный.