– Бабушка, но ведь есть цифровые термометры. Его нужно просто ко лбу поднести – он сразу запищит и покажет температуру.
– Не верю я этим новым приспособлениям, – бабушка сунула градусник мне под мышку. – Ну что, посмотрим альбом?
– Возьми заодно те, которые стоят за стеклом.
Бабушка достала толстый серый альбом и вытащила из-за стекла фотографии. Альбом начинался с настоящих древностей. На фотографиях застыли черно-белая дама в огромной шляпе, семья с десятью детьми, маленький мальчик на стуле.
– Они все умерли? – спросил я.
– Да, Морковкин, – вздохнула бабушка. – Это мой дедушка, – показала она на мальчика на стуле. – Петр Федорович, царствие ему небесное. Расстрелян в тридцать восьмом году.
– На войне?
– Нет, Морковкин. Война началась в сорок первом. А деда расстреляли как врага народа в тридцать восьмом. Потому что он был из дворянской семьи, а его брат воевал на стороне белых во время Гражданской войны.
– Я ничего не понял.
– Если коротко, то сначала в России правил царь. Потом случилась революция: царя заставили оставить трон. Началась война: красные были за революцию, а белые – за царя. Но красные выиграли, белые в основном бежали за границу. А еще через какое-то время советская власть стала преследовать всех, кто казался ей опасен. И не просто преследовать, а убивать. Вот и Петр Федорович… – бабушка тяжело вздохнула и вытерла глаза.
Я погладил ее по руке и вытащил из стопки бабушкину фотографию с зеркалом за спиной.
– Ты тут совсем молодая.
– Да, это восьмидесятый год. Во время Олимпиады.
– А кто тебя сфотографировал? – спросил я как ни в чем не бывало.
– Не помню уже. Давно это было, Морковкин.
– Можно я возьму себе эту фотографию?
Бабушка помолчала.
– Почему именно эту? Я могу тебе дать ту, где мама совсем маленькая. Смотри, какая она тут прелестная девчушка!
– Но ты тут такая красивая. Я повешу ее у себя над кроватью.
– Ну хорошо, возьми. Пусть побудет у тебя. Но только на время – я привыкла, что она всегда тут стоит…
К тому моменту как мама наконец пришла с работы, я успел выпить треть банки с морсом и пописать целых три раза. Мама потрогала мой лоб:
– Вроде не горячий.
– Тридцать семь и девять, – скорбно сказала бабушка.
– Ерунда.
– И ты потащишь ребенка с температурой на улицу?
– Нам идти всего-то ничего. Можно попить? – мама взяла мой стакан с морсом и сделала глоток.