Кинематограф – искусство не менее лирическое, чем стихи. Если есть человек, который может все это растворить, – это огромное дело. Заставить так сыграть нельзя. Надо словами что-то объяснять. Есть режиссеры, которые заговаривают актера до смерти, имея в виду добиться всех тонкостей, которые живут в сознании режиссера.
Я видел материал месяца полтора назад. Он изменился колоссально, во многом даже неузнаваемо. И здесь надо отдать должное мастерству Василия Макаровича, который за полтора-два года, когда он замышлял, делал, большую проводил работу над своим мастерством. Поразительная работа, с точностью необыкновенной. Все заняли свои места.
Были претензии, мы говорили, мысли высказывались нужные и ненужные, в результате после этого периода, после большой работы родилась вещь наново, приобрела дополнительную силу и дыхание. И все там на месте.
Что можно сказать? Можно много говорить об этой картине. Ему надо ехать в больницу. Он поедет с таким настроением, что вся болезнь пройдет. Лучшее лекарство – хорошее расположение духа. И он может поправиться очень быстро после этого просмотра.
Как мерить искусство? Конечно, масштабом темы. Об этом забывать нельзя. Мастерством артистов, музыкальностью. Но главная мерка была, есть и остается – размер авторской души. Мне очень нравится этот финал. Тему можно мотивировать больше или меньше, исходя из жанровой позиции. Вот он решил так. Есть семья, которая расширяется до 240 млн. Вот что надо показывать. И в этой семье все вопросы можно решать. И глупости, которые он совершал. Все сложное просто решается, исходя из заданной предпосылки.
И все это, я бы сказал, в легком издании. И в этом дополнительная прелесть. Если нагрузить вещь глубокомыслием по любому поводу и решать таким образом все проблемы мира, то ни одна из них не останется решенной и родится только ощущение довольно нужного уговаривания о том, что и так ясно. А здесь душа поет!
В. П. Росляков: Ну что говорить? Я считаю, что это принципиальная удача, большая победа и Шукшина, и студии. <…> Эта картина опять возвращает нас к большому искусству. И сейчас, с этой вершины видно, что это имеет перспективы роста, что есть возможность идти к этим вершинам.
<…> Это редкое явление! Это прекрасно, когда писатель, режиссер может встать на народную точку зрения. И если задуматься трезво, что за материал послужил основой для этой картины? Нет тут производственных масштабов, перспектив, где схлестываются конфликты, нет тут проблемы, что муж уходит к чужой жене и т. д. Здесь человек, о котором, я вообще ничего не знаю, какие гайки он делает, какие хвосты крутит, но здесь я вижу человека, он видит перед собой предметно… Это самое трудное для художника, тогда есть материал у художника. А человек всегда остается самим собой: в карточной игре, за чашкой чая. И вот он взял его в этом просвете. И там, где казалось бы, нельзя создать что-то фундаментальное, он создал фундаментальное! Это значит посмотреть на все предметно, посмотреть народными глазами. Почему «народными»? Разве в городе не народное? Но это люди, которые видят землю окрест очень хорошо. Вот эта огромная земля, и он сидит на этой земле, как на земном шаре, как хозяин, как Лев Толстой, босой.