Вы помните, я говорил
Какое-то время назад,
Что уходил
Из УВД, из прокуратуры,
Из Комитета по труду и…
Не те попадались мне люди,
Чтоб вместе работать и жить.
Воспринимать меня можно разным,
В том числе неуживчивым,
Но не люблю я, когда
Должен ломать поперёк себя,
А они все бояре и барыни.
А были девяностые это – шальные годы,
Когда все оборзели, везде:
Пришли из ниоткуда,
Да и ушли в никуда,
Только уже я не видел.
Я ведь, опять повторюсь, писать стал стихи
Выговориться чтобы,
Столько всего накопилось.
Не скажешь ведь на коллегии или собрании —
Два раза пытался,
А оборвали на полуслове:
– Ишь, выискался —
Кто таков, откуда, фамилиё как?
Порядочных, начальников тем более,
В девяностых годах почти не было.
Откуда и повылазили, ждали часа, чтоб вылезти?
Время такое настало —
Ельцинско-Горбачёвское время.
Один постоянно падал пьяным чуть не в болото,
Другой все рассказывал о взлёте и перестройке.
А на совещаниях, чуть не каждый день,
Должен был я отчитываться:
«А что, в понимании вашем, это такое – перестройка,
И что за вчерашний день вы такое сделали,
Чтобы приблизить её?»
До идиотизма, до тошноты.
И гоняли всех нас на базы:
Раскрывать преступления надо, а нас
На овощные базы, овощи перебирать,
Которые уже, овощи, не спасти —
Раньше думать надо было.
А где ваши колхозники?
А где материализм – каждому по способностям?
И где Госплан, и почему не хватает хранилищ,