– Я загляну туда, – толи спросил, толи утвердительно сказал Гриша, показав на лаз в потолке на чердак.
Лида только вздёрнула плечами, не зная, что сказать, так как не могла знать, что там и стоит ли вообще то видеть. Она и сама хотела посмотреть на место гибели Пети, если это оно и одновременно боялась того же.
Гриша ещё немного помялся, переступая с ноги на ногу и медленно, прощупывая ступени начал подниматься вверх. Поднявшись на чердак, он стал ходить там взад-вперед, что отражалось звуками шагов и хрустом битого стекла, с шорохом развалин, скрипом нарушенных деревянных соединений и движением его тени, пробивающейся через лаз лутки.
– Лида, тут довольно опасно ходить, но, если желаешь, то я помогу тебе взобраться и проведу по чердаку. Ты, как?
– Да, помоги. Я хочу посмотреть.
– Ты сирень или оставь, или бросай мне – я поймаю.
Лида дважды бросала букет, так как он рассыпался, пока Гриша не поймал все ветки сирени. Затем осторожно поднялась, где Гриша помог ей подняться на чердак. Там было пыльно, грязно и всё разворочено взрывами. В двух местах зияли дыры в потолке. Крыши, как таковой на этой стороне дома не было, только разбитые балки и стропила, а под ногами кучи битой черепицы.
Лида, осторожно пройдя между двумя дырами по оставшемуся перешейку, подошла почти вплотную к останкам фронтоны и ахнув, присела.
– Что, Лида? Что случилось? – буквально перепрыгнув через потолочную прореху, оказавшись рядом, подхватил, сползающую на строительный мусор девушку.
– Вон! – указав рукой на искорёженные и расщеплённые, что лучины брусья, оставшиеся от фронтона, – видишь?! Это его, Петина кровь!
Гришка, повернул голову и правда, увидел на древесине засохшую вместе с пылью потемневшую кровь. Сомнения не было, что это была кровь и то, что эта кровь Петра, тоже сомневаться не приходилось. Всё сходилось с рассказом Василия Каверзина. Лида была растеряна, пребывала в некоторой прострации и ей необходимо было время, чтобы прийти в себя.
Внизу беспокоилась Лена и пытаясь увидеть, что там происходит наверху, металась по площадке, сбивая туфли о разбросанные повсюду куски кирпичей:
– Что там? Что вы нашли? Почему молчите?
Но говорить и тем более отвечать на этот неудобный вопрос не хотелось. Хотелось молчать. Это была «минута молчания» в честь любимого друга и товарища. И эта тишина разрывала душу, заволокла пеленой глаза и неизвестна, насколько бы растянулась эта минута, если бы не сердитый женский голос снизу, с подъезда первого этаже не привёл всех в сознание: