– Да. Самую дешевую. И вообще: не вздумайте посылать ему портреты в золоченых рамах. – Отец задерживается в дверях, потом обводит комнату взглядом. – Вот эту, – решает он и показывает на незавершенный портрет Марии на моем мольберте. Я уже изобразила ее черные глаза, маленький, изящный ротик и пышные кудри, обрамляющие ее головку. Правда, платье еще предстоит закончить, но в целом едва ли кто станет спорить, что отец сделал удачный выбор.
– Когда, думаете, он будет готов? – интересуется князь Меттерних.
Я чувствую, как опять начинают гореть щеки.
– Дней через пять. Может, семь.
Скрестив руки на груди, он разглядывает полотно. Затем поворачивается ко мне.
– Да у вас талант!
Неожиданный интерес к моей персоне заставляет меня испытать неловкость.
– Ничего особенного. До Марии мне далеко.
– И давно вы рисуете?
– Три года.
– А сколькими языками владеете?
– К чему этот допрос? – вмешивается отец, возвращаясь в комнату.
– Да так… – поспешно отвечает князь Меттерних. – Обыкновенное любопытство.
Но когда он снова поворачивается ко мне, я вынуждена сказать правду:
– Шестью.
Он расплывается в довольной улыбке.
– Одаренная, как и полагается габсбургской эрцгерцогине.
Глава 2. Полина Бонапарт, княгиня Боргезе
Дворец Фонтенбло, Франция
Октябрь 1809 года
Перед тем как встретиться с ним, я стою перед зеркалом и, по обыкновению, поражаюсь собственной красоте. Нет, не такой красоте, как у Жозефины. У этой женщины только и есть, что большие коровьи глаза и пышная шевелюра. Я говорю об утонченной красоте, как у мраморных изваяний Бартолини. Мне двадцать девять, и можно было бы предположить, что красота уже начала увядать. Но это не так: моя талия все так же стройна, а поскольку рожала я только один раз, то и грудь по-прежнему высока и упруга. Я верчусь перед зеркалом, чтобы разглядеть свой греческий наряд со спины. При свечах он восхитительно прозрачен.
– Поль! – зову я, и мой камергер мгновенно является.
Это мой самый верный союзник, мой несгибаемый телохранитель. Когда семь лет назад я нашла его в Сан-Доминго, я дала ему новое имя, сходное со своим. Теперь, после обретения независимости, они называют свое государство Гаити. Но для французов эта колония навсегда останется Сан-Доминго.
– Он здесь? – спрашиваю я.
– В холле, ваше высочество.
– И как выглядит?