Память!
И в особенности – память о предках, именно её посчитали наиважнейшей для сохранения.
Всякая другая техническая и технологическая информация, конечно, была жизненно необходимой для десятитысячной кучки землян, рискнувших отправиться в неведомые дали Галактики, но всё-таки не так, как память о предках. Именно её надлежало сохранить в первую очередь, чтобы не превратиться в безликое стадо гомо сапиенсов, не помнящих родства, и именно на таком мощном фундаменте создавать новую цивилизацию на далёкой и пока ещё необитаемой планете.
Справедливости ради стоит сказать, что на Золярии жизнь была, но по земной классификации – только растительная, хотя и очень развитая. Вполне возможно, что лет так через миллион – или десять миллионов? – тут могли бы зародиться и зоологические формы жизни, как это произошло на планете Земля. Но пока эти миллионы лет ещё не прошли, а потому десять тысяч переселенцев с далёкой Земли стали единственными представителями фауны. А за сто девяносто лет существования города, построенного пришельцами, их стало больше восьмидесяти тысяч.
К своему сожалению, Илья Иванович не был учёным и не мог профессионально размышлять о биологической форме прогресса. Он был политиком и считал свою профессию самой важной, хотя порой и сожалел, что в своё время недостаточно уделял внимания естественным наукам. Но эти сожаления были и не долгими, и не глубокими. Сама жизнь постоянно доказывала Илье Ивановичу, что он не ошибся с выбором профессии, а потому он выглядел человеком жизнелюбивым и оптимистичным, несмотря на то, что дела в возглавляемой им Консервативной партии Золярии шли из рук вон плохо.
Вес его политических противников – этих ненавистных либералов и демократов – рос как на дрожжах, с каждым годом всё успешнее забирая голоса избирателей у консерваторов. Илья Иванович считал себя политиком опытным и искушённым в своём ремесле, но ему всё труднее становилось скрывать от своих соратников собственное непонимание различия между либералами и демократами. Сами же либералы и демократы, похоже, эту разницу видели и остервенело нападали друг на друга при каждом удобном случае, что не мешало им с ещё большим азартом сообща нападать на консерваторов.
Вот над этой проблемой и собирался Илья Иванович поразмышлять, уединившись в своём кабинете, вместо того чтобы отправиться после очередного утомительного заседания в Конгрессе Золярии в свою холостяцкую квартиру и как следует выспаться. Илья Иванович предпочитал называть свою квартиру холостяцкой, хотя был не холостяком, а разведённым. Его жена – когда-то бывшая преданная соратница – три года назад заявила, что устала от бесконечных и напрасных потуг мужа убедить население Золярии в необходимости блюсти устаревшие и обременительные моральные устои своих предков.