– Судя по диаграмме, в этом квадрате сейчас проживает от ста до ста двадцати тысяч человек. Не скученно, а разрозненными агломерациями. Можно сказать, деревнями. Между населенными пунктами – от десяти до сорока километров. Между самыми отдаленными точками – сто сорок километров. Вся остальная часть Евразии, вернее, континента, который ранее так назывался, почти не заселена. Сам континент претерпел существенные метаморфозы. Нет Англии, нет Гренландии. На месте этих островов – океан. Половина Европы затоплена. Нет Кольского полуострова. Контуры береговой линии Европы совершенно иные. Относительно крупные очаги цивилизации сохранились лишь в центральной части Европы, на Урале и в Индии.
– Да, мы слушали утром доклад группы терраформирования, – перебил меня капитан, – что вы хотите донести?
Я кашлянул в кулак и, собравшись с мыслями, продолжил:
– Очевидно, что планета перенесла глобальную климатическую катастрофу. Вопрос о характере катаклизма остается открытым. На момент нашего отлета прогноз по нашей планете на следующую тысячу лет был благоприятным. Остается одно – климатическое оружие.
– Домыслы! – воскликнул научный руководитель полета. – Когда мы отправлялись в полет, на планете таких технологий не было!
– Да, не было, – согласился я. – Но мы понятия не имеем, по какому пути пошло развитие науки после нашего отлета, в частности, после преодоления нами пространства-времени в червоточине. После того, как мы вышли из червоточины в пяти тысячах световых лет от дома, до нас несколько десятков лет долетали лишь примитивные сигналы двоичного кода. Ничего длиннее пары предложений нам послать не могли физически. Мы не знаем, по какому пути шло развитие нашего общества. И потому исключить воздействие сил, нам не известных, мы не можем.
– Какое отношение к делу имеет ваша гипотеза? – поинтересовался старпом.
– Друзья, поставьте себя на их место, – взволнованно начал я. – Вы живете на планете, которую, по сути, изучили вдоль и поперек. Несколько поколений подряд ничего глобальнее циклических колебаний температуры вокруг вас не происходит. Вас на Земле более сорока миллиардов. И вдруг – а судя по масштабам бедствия, это было именно «вдруг» – весь привычный вам мир летит в пропасть. Девяносто процентов населения погибает за считанные дни, остальные девять процентов – в последующие два-три года. Немногочисленные выжившие долгое время прячутся в бункерах под землей без доступа к информации извне. Какая-то часть борется за жизнь на поверхности. Сто тридцать лет непрерывной борьбы с холодом, голодом, эпидемиями, дикой природой и друг с другом. Какова вероятность того, что сейчас эти люди все еще представляют собой ту цивилизацию, которую мы покинули двести лет назад?