«Если бы они ещё и играли!» – мелькнула мысль у Егорова.
Прежде всего он решил настроить оркестр. Объяснил задачу музыкантам и приступил к работе. Конечно, строй был очень плохой, фактически его и не было вовсе. Не строили инструменты, а самое главное – большой перерыв в занятиях музыкой отозвался на музыкантах. Губы не всегда слушались их!
Затем Егоров решил проиграть с оркестром гамму. Одновременно настраивались октавы. Сами музыканты слышали нестройность и сами же стремились достичь нужного звучания. Это было очень полезно для всех. И только после гаммы, отнявшей много времени, Егоров проиграл с оркестром несколько аккордов разными штрихами – протяжно, отрывисто, громко, тихо. И после этого упражнения дал команду на перерыв, покурить и размяться. Сам он, подойдя к окну, увидел, что перед домиком оркестра стоит много людей. Даже скромные, чересчур робкие звуки оркестра привлекли к себе внимание красноармейцев. И те, кто был свободен, пришли послушать, посмотреть. И они уже не называли музыкантов обидными словами, а, уважительно протягивая им свои, пока ещё домашним табачком наполненные, кисеты, говорили:
– Значит, начали? Командир-то вас, видать, жучит. Тут, брат, не похалтуришь. А то как же!
Что им отвечали музыканты, Егоров не слышал. Он убедился в том, что задача, поставленная перед ним командованием части, будет выполнена. Но марши! Марши! Где их найти, где отыскать? Наконец, какие марши вспомнить?
Тем временем кончился перерыв. Без всякого напоминания со стороны Егорова музыканты сели за свои «дровяные» пульты и были готовы начать занятия.
– Ну что же, товарищи! Приступим к Интернационалу! – сказал Егоров.
Прежде всего он несколько раз проиграл аккомпанемент, тщательно ставя акценты и добиваясь ровного дыхания у всех исполнителей штрихов аккомпанемента. Да, ещё лишний раз он убедился в том, что и эти исполнители партии альтов и теноров, несомненно, в своё время играли в оркестрах. Они совершенно точно отсчитывали паузы, старались соблюсти хоть какое-то пока ещё подобие ансамбля между собой.
Затем к аккомпанементу добавились басы. Постепенно, добавляя новые и новые голоса, оркестровое звучание крепло и крепло, а когда к оркестру присоединился баритонист Назимов, то это уже можно было назвать музыкой.
– А ведь выходит, маэстро! Честное слово, будет оркестр, что называется, без дураков! – неожиданно и очень обрадованно объявил Агеев, подручный старшины Сибирякова по партии первых корнетов.