Фэнь воспользовалась возможностью вернуть своего друга на ужин. Цзинцю слыхала, как Тётенька говорила про этого молодого человека, что он мурло, ненадёжный и гуляка. Крестьянским трудом он не занимался, а постоянно шатался по деревне и заключал какие-то сделки. Тётенька и товарищ Чжан такую сомнительную личность не любили и запретили Фэнь приводить его к себе домой. Фэнь украдкой бегала к нему на свидания, но теперь родителей не было дома, и она решилась предъявить мурло.
Цзинцю решила, что мурло в общем-то нормальное. Он был высок, много чего знал и хорошо относился к Фэнь. К тому же он принёс Цзинцю ленты для волос, украшенные цветами, которыми обычно и торговал, переходя от дома к дому, так что она собрала свои волосы в косы. Фэнь вытянула руку, хвастаясь перед Цзинцю своими новыми часами.
– Хороши, правда? Он их мне купил. Сто двадцать юаней!
Сто двадцать юаней! Это равнялось трёхмесячной зарплате её матери. Фэнь отказывалась мыть какие-то там овощи или посуду, пока часы красовались на её руке, а то вдруг вода на них попадёт!
Когда они ужинали, Третий Старче своими палочками накладывал еду в миску Цзинцю, а мурло делал то же самое для Фэнь. Линю, оставшемуся без пары, предоставили черпать рис из миски, ковыряться в овощах и исчезать время от времени. Закончив трапезу, он возвращался, чтобы оставить свою миску, а затем куда-то уматывал – никто не знал куда – и возвращался только, чтобы улечься спать.
По вечерам Фэнь и мурло закрывались у неё в комнате, чтобы заняться там бог знает чем. Комнаты Фэнь и Фан были разделены только стенкой высотой примерно в их рост, оставляя открытым пространство до крыши. Само собой разумеется, звукоизоляция отсутствовала. Когда Цзинцю сидела у себя в комнате, занятая сочинением рассказов из истории Западной Деревни, она слышала как Фэнь хихикала, словно её щекотали.
Третий Старче сидел в спальне Цзинцю, помогая ей с учебником. Иногда она вязала, а он сидел напротив, подавая ей пряжу. Но порой она замечала, что его мысли блуждают, глаза неподвижны и сосредоточены на ней, и в таком состоянии он забывал распутывать шерсть, пока она не дёргала за другой конец. Вытянутый из летаргии, он обретал внимание и извинялся перед тем, как высвободить пряжу.
Цзинцю спросила почти шёпотом:
– Тогда… в тот день, ты не шутил, когда сказал, что хочешь, чтобы я связала тебе джемпер, так ведь? А что же ты не купил шерсть?