Впрочем, такого рода манипуляции с общественным сознанием практиковались в основном среди царствующих особ. По умолчанию допускалось, что с ними чудо, несмотря на очевидную свою невероятность, произойти все-таки может. Обычным людям подобная роскошь не полагалась. Их реальность оставалась реальностью – ничем не дополненной, трудной, неприхотливой. Нам было бы, наверное, не очень интересно листать их ленту. Привыкнув к чудесам наших смартфонов и неутомимости нашего тщеславия, мы, скорее всего, заскучали бы от единообразия их жизни. Без украшений, без весомой прибавки виртуального позерства она показалась бы нам неинтересной, во многом лишенной тех ориентиров, на которые мы полюбили равняться сейчас.
Однако все эти люди жили. Они трудились и любили друг друга, ненавидели, боролись, испытывали восторг, неистово верили, заблуждались и вновь находили правду. Им хватало своей недополненной реальности, и они проживали ее отнюдь не в поисках средства от депрессии, как многие из нас, а в напряженном строительстве, в повседневном возведении собственной жизни к ее конечному и единственному смыслу.
«Дуранда» – вот слово, которого я не знал до встречи с Михаилом Константиновичем Треушниковым. В дополненной реальности этого слова нет. Оно означает жмых, остатки семян масличных растений, после того как масло из них было выжато. Отходы производства, годные только на корм скоту. Сразу после войны, в 1946–1947 годах, в приволжских районах наступила большая засуха. Случился неурожай, а за ним голод, и дуранда превратилась в лакомство для людей. Михаил Константинович вспоминал, что в его родном Городце через дом от него жил мальчик Вова Шитов, чей отец трудился на местном маслозаводе. Вот он и приносил иногда пацанам черный льняной сухарь.
Я представляю этих послевоенных мальчишек, для которых голод навсегда стал самым сильным впечатлением детства, и начинаю понимать, насколько их отношение к жизни, к ее изначальной ценности отличалось от нашего. В той странной несуществующей новостной ленте сорок седьмого года я пролистываю их посты с фотографиями, вглядываюсь в лица, в приметы времени, а мальчишки смотрят в ответ, не улыбаясь, не позируя, застыв с черным сухарем в руке, и как будто ждут от меня чего-то.
В самом конце того года в СССР грянула денежная реформа. Правительство решило откорректировать последствия войны в денежном обращении, то есть, попросту говоря, провести крупную конфискацию. В народе ходили слухи, что Берия перед самой реформой тайно разместил в различных сберкассах огромную сумму, однако информация эта, вполне возможно, тоже из области дополненной реальности. Достоверно известно лишь следующее: в одиннадцать часов вечера 15 декабря отец девятилетнего Михаила Треушникова вручил ему зеленую трехрублевую купюру и сказал: «Иди, купи что-нибудь. Завтра деньги будут другие». Мальчик побежал в ночь на берег Волги, где все еще был открыт крохотный магазинчик, и приобрел на указанную сумму бутерброд с брынзой. Эту инвестицию, как и вкус того бутерброда, он помнил всю свою жизнь.